упал на спину в нелепой позе, не в силах подняться.
— Принявший святое крещение и нареченный Сильвестром, — произнес Божественный голос, — ты разве не знаешь, кто я? Говори, я слушаю.
Басофон, прижатый к полу, барахтался, как опрокинутый майский жук. Он ничего не видел. Веки его были обожжены. И вот в таком жалком положении он крикнул:
— Милосердно ли использовать так свою силу? Святой Дух засмеялся:
— Вообще-то ты прав. Давай, вставай, но повернись ко мне спиной. Иначе с тобой произойдет нечто худшее.
Юноша с трудом встал на ноги, остерегаясь смотреть в сторону голоса.
— Ну, в чем дело? — спросил Дух. — Мне сказали, что ты совсем не ценишь уроков ученых патриархов, а предпочитаешь силу Самсона и рубанок почтеннейшего Иосифа. Между прочим, я согласен, что физические упражнения пригодятся тебе на Земле больше, чем богословские рассуждения, несмотря на всю их полезность. Дело в том, что внизу не все идет гладко. Некий Бар Кохба объявил себя мессией Израиля вместо Иисуса, и иудеи верят ему. Они бунтуют против Рима. Сильвестр, тебе предстоит распутать этот клубок, который с каждым днем запутывается все больше.
— Как вам угодно, — ответил Басофон, — но не лучше ли сначала вернуть мне зрение и залечить веки?
— О, конечно, — спохватился Святой Дух и тотчас вылечил юношу. Потом он добавил: — Ты хотел встречи со мной, не так ли? По какой причине?
— Вам это известно, вы знаете все… — проговорил Басофон, настроение которого не улучшилось.
— И все же говори…
— Тщетно я развиваю мускулы, мне никак не удается одолеть Самсона. Мне нужно стать назиром. И кажется, только Бог Отец может наделить меня таким даром. Я хотел бы попросить вас походатайствовать перед Ним…
— Дорогой мой, никто не может быть назиром, не совершив больших дел. А что ты сделал? Будь разумен. Твое нетерпение проистекает от твоей молодости. Она нам еще принесет пользу, но подумай сам: иногда чрезмерная благодать становится невыносимым бременем…
Басофон заупрямился и повысил голос:
— Хочу быть назиром!
Не дождавшись ответа и видя, что ангелы уходят, бренча своими доспехами, он обернулся: Святой Дух исчез. И тут кровь бросилась Басофону в голову, безумная ярость обуяла его. Ангелы были поражены: они не привыкли к такому детскому упрямству смертных».
Когда профессор Стэндап умолк, кардинал Бонино, президент Священной обрядовой конгрегации, глубоко вздохнул. Вероятно, ожидалось, что он выскажется первым, поэтому все смотрели на него. Но он тоже молчал. Его преосвященство лишь высокомерно оглядел сидящих вокруг стола. Магистр Караколли решился нарушить молчание, становившееся тягостным:
— Разумеется, это всего лишь легенда. Гм-м… я хочу сказать, что театральное Средневековье, например, отличается фарсами. В этом же тексте так замечательно, с такой легкостью переведенном нашим милейшим другом…
— Текст этот отвратителен! — сухо прервал его каноник Тортелли и повернулся к кардиналу, ища его одобрения.
— Я признаю, — продолжил нунций, — что в показе образов Христа, Всевышнего и Святого Духа есть нечто легкомысленное. Но такова была народная традиция.
— «Народная молва…» — процитировал Вергилия кардинал.
— Да, но Христос и Святой Дух здесь отделены от Бога Отца, — едко заметил каноник. — Троица составляет одно целое. Она неразделима!
— И все же, — возразил нунций, — они действуют раздельно. Христос перевоплотился. Ни Отец, ни Дух не сделали этого. Святой Дух снизошел на апостолов в виде языков пламени. Ни Отец, ни Христос этого не сделали. Что касается Бога Отца, то именно он сотворил мир.
— Не сказано ли, что в этом участвовали Слово и Дух Святой?
— «Дух дышит где хочет…» — проговорил на латинском кардинал.
Каноник озадаченно посмотрел на него: ведь в «Вульгате» говорится: «Дух делает что хочет…» Но сейчас было не до философских споров, так что он предпочел пропустить слова кардинала мимо ушей и начать наступление с другого фланга:
— Монсеньеры и вы, господа, да позволено мне будет заклеймить другие неправдоподобия, которых достаточно, чтобы осудить «Житие». Я записал их. Во-первых, допуская, что живой человек может вознестись на Небо, как представляют язычники, кажется совершенно невероятным, что он, удостоившись такой неслыханной милости, ничего не вынес из чудесных уроков. К тому же этот Басофон, не преуспев в теологических науках, насмехается над именитыми учителями, предпочитая физические упражнения Самсона. Абсурд! Вообразите себе святых, по утрам занимающихся гимнастикой! Нелепо! Непристойно!
— Данте, ведомый Беатриче, живым взошел на Небо, — лукаво заметил Адриен Сальва.
Каноник пожал плечами, не сочтя нужным ответить на столь коварный выпад, выходящий за пределы приличия, и продолжил:
— А этот дар назира! Что еще за выдумка? В Ветхом Завете назир связан с обетом, данным Богу. Назират обязывал человека к воздержанию и, дабы все знали об этом, требовал никогда не стричь волосы… Самсон, к примеру… Самуил, опять же… нигде в Писании не говорится, что назират влияет на боевые подвиги.
— Поэтическая вольность… — не очень уверенно возразил нунций Караколли, которого начинала раздражать сварливость каноника. — Мы имеем дело с легендой, а не с теологическим трактатом.
— Вольность! — возмутился Тортелли. — Вольность! Вот так в наше время и впадают в атеизм. Повсюду царит разнузданное воображение. И вы считаете это поэзией?
Кардинал положил руку в красной перчатке на плечо каноника, чтобы успокоить его, и произнес по- латыни:
— «Придите в себя…»
Затем, прикрыв глаза, он, казалось, полностью отключился от происходящего. Однако легкий блеск глаз За приспущенными веками предупреждал, что внутренне кардинал был настороже.
Взял слово профессор Сальва.
— Дорогие коллеги, не стану пока углубляться в содержание легенды. Напомню только, что нам известно о существовании текста, единственного в своем роде, который никогда-никогда не подвергался переписке. И это в XI веке! Столетием позже Венсан де Бове вскользь упоминает о нем в «Зеркале истории». Напоминаю: «Утерянная история Сильвестра, языческое имя которого было Басофон». И ничего более, кроме известной фразы Родриго де Серето в его сборнике легенд: «Этого Сильвестра не надо путать с Басофоном…» В действительности Родриго имеет в виду папу Сильвестра, сражавшегося с арийцами и умершего в Риме в 335 году. И тем не менее можно спросить себя, по какой такой странной причине он приводит имя Басофона, тогда как, согласно «Житию», последний родился на двести лет раньше. Одним словом, вернемся к XI веку, времени написания нашего «Жизнеописания». А точно ли то был XI век? — Безо всякого сомнения, — ответил профессор Стэндап. — Особенности написания характерны для этой эпохи. Что касается языка, то это латинский, перемешанный с кельтскими словами. Он архаичен и в то же время софистичен, что позволяет думать о длительном устном распространении легенды, прежде чем нашелся писец, записавший ее с сохранением некоторых народных оборотов речи. А мы знаем, что все страсти и жизнеописания греческого и латинского происхождения никогда не появлялись позже X века. Отдельные следы, правда, можно обнаружить в VIII веке, не раньше. Первые греческие и латинские манускрипты жизнеописаний датируются 930—935 годами, так же как и амплификация Симона Метафраста, глосса Никетаса Пафлагонянина, поэма о Флодоарде и многочисленные коптские, древнесирийские и англосаксонские версии, которые все вертятся вокруг легенды о Сильвестре-Басофоне, но никогда не упоминают его имени и не затрагивают сути сюжета.
— Рассуждая по аналогии, — уточнил нунций, — во всех этих манускриптах время от времени появляется тень Басофона, но никак не его личность.
— Дело в том, — предположил Сальва, — что Басофон олицетворяет собой варвара. Его имя мелькает в
