— Брось Симона и последуй за мною.
Коварная предположила, что Басофон таким образом хотел еще раз овладеть ею. Здесь-то она чувствовала себя как рыба в воде и пустила в ход свои таланты.
— Но разве только тебя хотела бы я? — жеманно произнесла она.
Молодой человек догадался, что Елена неправильно поняла его. Он с силой встряхнул ее и с побледневшим лицом жестко сказал:
— Ах ты, тварь, как же я сожалею, что воспользовался твоим телом! Наивен я был, ничего не знал о волнующих чарах, которые вскружили мне голову. Теперь-то я знаю, кто ты. Ты будешь моей служанкой, и никем более.
— Служанкой! Я — служанкой! — крикнула Елена, мгновенно придя в себя. — Лучше умереть!
А в этот момент очнулся маг Симон, лежавший на каменных плитах пола. Заметив это, Басофон подскочил к нему и, прежде чем тот смог воспользоваться своим волшебством, громко спросил:
— А ты, старый бурдюк с вонючими червями, куда ты дел моих товарищей?
И так как Басофон начал крутить ему ухо, Симон посчитал правильным сказать правду.
— В пещере, где когда-то хранилось сокровище Корастена.
— Не вздумай обмануть меня и мудрить со своей магией, иначе я переломаю тебе руки.
Грубо поставив на ноги мага и заломив ему руки за спину, он подтолкнул его.
— Веди меня к этой пещере, и побыстрее!
Ничего нельзя было поделать. Симон кипел от бессильной ярости, так как с повязкой на глазах он не способен был творить волшебство. Итак, они оказались перед дверью, за которой томились Гермоген и Брут.
— Вы здесь? — крикнул Басофон.
— Открывайте быстрее, ибо нам не хватает воздуха и крысы бегают по ногам.
Нажав плечом, сын Сабинеллы выдавил дверь, словно пергаментный лист. Все еще держа Симона в согнутом положении, он сказал вновь обретенным товарищам:
— Я позволил этой скотине провести себя. Он злее гиены и лицемернее змеи, но у него смелость слизняка. Брут, завяжи ему глаза, так как именно ими он выделывает свои нехорошие штучки. А вы, мой господин, свяжите ему ноги, чтобы я мог заняться его руками.
Волшебника быстро связали и, как сверток, бросили в угол пещеры Корастена. Елене же Басофон сказал:
— Ты отдалась мне, чтобы обмануть. Но отныне ты станешь моей женой, и обращаться с тобой я буду так же.
— Ни служанкой, ни женой! — вскричала она. — Я принадлежу только Симону.
Никто не успел ей помешать, когда она бросилась к волшебнику и сдернула с его глаз повязку. И тотчас из них вырвались две огненные струи; одна попала в Брута, опрокинув его и моментально превратив в осла, другая воспламенила Гермогена, и тот, сгорев, превратился в попугая. Затем ураганный ветер завихрил Басофона, стремительно понес его далеко-далеко, а вдогонку летел громоподобный голос чародея:
— Елена моя-а-а-а!!!
Когда ветер стих, сын Сабинеллы оказался сидящим на берегу моря. Вдали виден был порт Селевкии. Он потер глаза, думая, что грезит. Но рядом с собой заметил упершиеся в песок четыре покрытые шерстью ноги. Переведя взгляд повыше, увидел серого осла, на спине которого гордо охорашивалась похожая на попугая птица красивого красного цвета.
— Это неправда! — воскликнул юноша, одним прыжком вскочив на ноги.
— Увы, это правда, — проговорил попугай. — И все из-за тебя. Тебе очень нужна была эта Елена?»
ГЛАВА XIV,
Римский комиссар, которому было поручено расследование дела об исчезновении профессора Стэндапа, в свое время был капитаном карабинеров. С той поры он сохранил очень элегантную военную выправку и несколько вычурную речь, что выглядело странновато при его небольшом росте и лице дамского парикмахера. Нунций Караколли пригласил его в клуб «Agnus Dei», где уже находились Адриен Сальва и отец Мореше.
— Ваше преосвященство и вы, преподобный отец, а также вы, многоуважаемый профессор, примите выражения моего глубочайшего почтения. Не в первый раз — и это льстит мне — я предоставляю папскому престолу мои скромные услуги, оцененные по достоинству и принесшие мне звание коммендаторе. Соблюдение тайны, чувство меры и эффективность — таков мой девиз. Мало кому известно, что он являлся также и девизом кондотьера Коллеоне, которому я стремлюсь подражать, хотя он и был падуанцем, а я родился под сенью Везувия. Одним словом, у меня есть опыт.
— Коммендаторе, — начал нунций, — мы знакомы с вашим начальником, министром Бертолуччи, святейшим человеком, с которым нас многое связывает. Мы пожелали, чтобы следствие прошло как подобает. Поэтому выбор нашего друга Бертолуччи пал на вас. Ибо мы до сих пор не знаем, что произошло с профессором Стэндапом, и, быть может, беспокоимся из-за пустяка. А пресса весьма падка до сенсаций, не правда ли?
Комиссар Папини отпил из своей рюмки «Ферне Бранка» с содовой и с подобающей миной воскликнул:
— Вино святого отца! Какой возвышенный человек, не так ли? А правда ли, что он вкушает его слегка подогретым?
— Государственная тайна, — ответил Караколли с едва заметным раздражением. — Но вернемся к профессору Стэндапу… Мы исходим из того, что такой педантичный человек не мог пропасть подобным бесцеремонным образом… Дорогой профессор Сальва, объясните, пожалуйста, комиссару суть дела… Слова застревают у меня в горле… Трудно дышать…
Адриен Сальва начал говорить не без доли иронии с примесью интеллектуального превосходства.
— Фикция! Вот в чем вопрос. Вообразите, коммендаторе, что история, происшедшая, как считали, в начале нашей эры и написанная в III или IV веке, оказалась на самом деле венецианским документом XVI века. Вообразите вдобавок, что переводчик этого удивительного документа исчез после чтения первых глав, в момент, когда мы узнали, что текст является апокрифом, предназначенным заменить оригинал, который должен был быть сожжен инквизицией. Какой вывод вы сделаете?
— Ну, профессор… Я бы сказал, что это весьма запутанная интрига, — неуверенно предположил полицейский, которого так называемое объяснение Сальва сильно озадачило.
— И это действительно фикция, — настойчиво продолжил Сальва. — Но такая, которая не может сбить с толку специалистов вроде нас. Следовательно, ни профессор Стэндап, ни нунций, ни я не могли поддаться на обман. Иначе говоря, автор написал этот текст в расчете на неразбирающегося читателя, не особенно заботясь о подлинности документа.
Нунций встал со своего стула.
— Профессор Сальва, вы правы! Вот только обман был умышленным, поскольку манускрипт написан почерком, стилизованным под старину, но на бумаге, изготовленной в XVI веке.
— Из чего можно было бы заключить, что фальсификатор переписал обычный литературный текст. Придерживаясь этой первой гипотезы, постараемся воспроизвести факты. Некто — назовем его «Икс» — узнает, что в библиотеке Ватикана, в папке под номером B 83276, где хранится «Небесная лестница» Жана Гоби, спрятан вредный манускрипт. Он решает изъять его и подменить другим. Для этого он берет неизвестный текст некоего автора — назовем его «Игрек» — и отдает переписать фальсификатору, которого мы обозначим «Зет». Этот последний — большой дока по части подделок, и у него есть пачка венецианской бумаги. Он разжижает латынь оригинала и вставляет в нее словечки другой эпохи, делая из текста неудобоваримую кашу, которую мы расхлебываем. Затем он все переписывает заново каролингским минускулом. Огромный труд и тонкая работа, вы не находите? Мыслимо ли это?
— Адриен, — сказал Мореше, — в это трудно верится. Ведь нужны были годы, чтобы перевести, и столько же, чтобы переписать манускрипт.
— А вот согласно второй гипотезе, — продолжил Сальва, — не исключено, что «Игрек» и «Зет» — один и тот же человек, живший в XVI веке в Венеции, возможно, он был писателем-фантастом и пользовался вульгарной латынью. Экспертиза отца Грюнвальда нам это подтвердит. Ну а что касается «Икса»,
