в тревоге – дело выходило нешуточное.
Про Таню Антипов забыл. Не позвонил ей ни на другой день, ни на следующий, а в пятницу утром она позвонила сама. Голос был официальный.
– Александр Николаевич? Соединяю вас с Виктором Семеновичем. Одну минуту...
И это было все, что он услышал от нее в тот день. Виктором Семеновичем звали Саясова, нового человека, который заменил прежнего редактора и у кого находилась теперь антиповская рукопись. Антипов разговаривал с ним лишь однажды и сохранил ощущение какой-то пресноты, бескрасочности. Человек был ни то ни се.
– Сандр Николаич, добрый день, беспокоит Саясов, извините за ранний час... Я знаю, что литераторы в эту пору... Дело в том... – быстро и очень тихо говорил голос Саясова. Так тихо, что части фраз пропадали и Антипов, нервничая, вслушивался изо всех сил. – Срочную работу... Хотел бы расчистить для этой цели... Вашу рукопись в первую очередь... И вот за два дня прочитал.
– Прочитали? – ахнул Антипов, не зная, радоваться ему или трусить. Одно ухо закрыл ладонью, к другому прижал трубку и напряг слух.
– Прочитал. Вчера вечером закончил и готов соответствовать.
– Ну и...
– Я же говорю, готов соответствовать. Будем разговаривать, Сандр Николаич. Приезжайте, если можно, сегодня к концу дня.
Антипов приехал в пять. Всю дорогу гадал: к добру это или к худу? Может, Таня его просила прочитать поскорей? Тани в комнате не было. Ее шубка и вязаная шапочка не висели на вешалке возле дверей. Стол был чисто прибран, бумаги лежали аккуратными стопками слева и справа, карандаши и ручки в стаканчике, а под стеклом портрет Блока. Спросить не у кого. Оставалось одно – идти навстречу неизвестности.
Перед дверью с табличкой «В. С. Саясов» – еще недавно тут красовалась другая табличка – сидел на стуле старикан с большой лысой головой, с фиолетовыми наростами на темени и с напряженным, изголодавшимся выражением лица. На коленях он держал, поставив ребром, папку и пальцами выбивал на ней дробь. Выжидательная поза старика – пятнистым черепом вперед – означала, что он готов ринуться в кабинет, как только в двери появится щель. Антипов сел на стул поодаль. Вдруг напало уныние – ничего хорошего срочный вызов означать не мог. Было б к добру, Саясов хотя бы одной фразой по телефону обмолвился. Но он не обнадежил никак. Интонация была вялая, какая-то еле живая. Такой еле живой тон напускают на себя начальники, чтобы категорически отказать. В этом тоне им легче отказывать. Но зачем тогда н е м е д л е н н о в ы з ы в а т ь? Зачем этот садизм? Антипов стиснул зубы. Если откажут, он тут же понесет в другое издательство, на Пушкинскую, а аванс возвращать не станет. Надо сопротивляться. Надо бороться изо всех сил. Искусство требует выдержки, как писал Бальзак. Вот старикан с лысым черепом сопротивляется до последнего. Он никого не пропустит впереди себя. Какие суровые, предупреждающие, сторожевые взгляды бросает он на Антипова: «Не вздумайте, молодой человек, пытаться пройти без очереди! Я вас не пущу! Ваша очередь через двенадцать лет!»
Отворилась дверь, мелькнуло что-то блондинистое в черном костюме, тихий голос сказал:
– Товарищ Антипов, прошу.
– Но товарищ, по-моему, – пробормотал Антипов, – несколько раньше...
– Товарищ явился экспромтом, а вам я н а з н а ч и л, – внушительно отрезал Саясов, выделяя «назначил».
Старикан дернулся, то ли желая вскрикнуть, то ли подняться со стула, но остался сидеть, сильнее забарабанив пальцами и что-то вдруг замурлыкав, вроде песни без слов. Антипов в крайнем смущении – его житейским изъяном было мучительное неумение проникать куда-либо без очереди – шагнул поспешно за дверь, нашел стул, плюхнулся и замер. Саясов шуршал рукописью. Насупленное чело, сжатые губы выражали суровую думу. Не знал, как подступиться. А сказать должен был неприятное. Шуршание длилось, он откашлялся, снял очки, протер их темно-красным платком, снова надел. Пошелестев еще чуть, вдруг поднял на Антипова легкий голубой взор – глаза у него маленькие, близко посаженные, как у обезьянки, – и сказал почти шепотом:
– Ну что, Сандр Николаич, будем делать книгу? А? Кинемся в эту авантюру? – Он засмеялся. У Антипова сердце заколотилось, и он тоже засмеялся. – Но предупреждаю! – Саясов поднял тонкий, мальчиковый палец. – Предупреждаю. – Потряс пальцем и опять насупил чело. – Работы предстоит немало. Очень немало. И работы серьезной...
И дальше минут пятнадцать говорил что-то туманно укорительное. Нет того, пятого, десятого, недостает этого, надо дописать то-то и, наконец, отсутствует следующее. Речь шла только о том, что отсутствует. О том, что присутствует, не говорилось вовсе. Но Антипов ободрился – он ожидал худшего. Ведь суть сводилась к тому, что книга в целом существует или, во всяком случае, будет существовать при некотором дополнительном усилии. С помощью Виктора Семеновича. Не так уж все мрачно. Бежать на Пушкинскую необязательно.
– Вот развяжусь со срочным заданием, – шептал Саясов, – мы плотно сядем, пройдемся по тексту с карандашом, и вы сделаете все что нужно.
Дело в том, что он проделал как бы первую вспашку, чтобы составить общее впечатление. А более глубокая вспашка, постраничные замечания еще последуют. На этом деловой разговор кончился. Антипов сделал движение встать, памятуя о старике, который томился за дверью, но Саясов взмахом мальчикового пальца остановил его.
– Сандр Николаич, еще такой неожиданный вопрос: вы имеете касательство к делу Двойникова?
– Имею, – сказал Антипов. – Я приглашен быть литературным экспертом.
– Правда? Значит, я не ошибся, вы – это вы! – Саясов засмеялся обрадованно. – Мне сказали, что эксперт писатель Антипов, но я был как-то не убежден, что вы. Ну, чудесно. Между прочим, тоже имею касательство – мой брат выступает истцом. Саясов Дмитрий Семенович, заместитель Двойникова. Хочу на всякий случай предостеречь:
– Да, – сказал Антипов.
– Где же он вас раскопал, Сандр Николаич?
– Дело в том, что... Ну, словом, он кое-что читал.
– Из вашего?
– Ну, да.
– В периодике?
– Да.
– Все ясно. Понимаю. Писателей много, выбрать трудно, обыкновенно приглашают знакомых. Чтобы эксперт был, как говорится, близок по духу, по стилю...
– Да, – согласился Антипов.
– Но, главное, эксперт должен быть честен и подтверждать то, что видит. А не то, о чем просят. Верно, Сандр Николаевич? Правда, одна только правда, и ничего, кроме правды. Как и в нашем деле, в литературе. – Саясов улыбался. – А напоследок скажу, и больше к этой теме возвращаться не станем: брата я люблю, знаю, как он настрадался, как этот жулик над ним глумился. Как сильно брат рисковал, когда начал борьбу, рисковал в буквальном смысле головой, потому что угрожали физической расправой. Я три дня ездил к нему домой и оставался там ночевать с пугачом под подушкой. Имейте в виду, этот полудохлый интеллигент – гангстер чистой воды. Сейчас все читают взахлеб американский роман «Банда Теккера», а я бы написал еще позабористей: «Банда Двойникова». Но, Сандр Николаич! – Тут Саясов пристукнул ладонью по столу и, глядя строго и холодно Антипову в глаза, прошептал: – Я прошу абсолютно не связывать наши рабочие отношения со всей этой историей. Надеюсь, вы не подумали, что я хочу на вас каким-то образом надавить? Мне было бы чрезвычайно неприятно. У меня правило: мухи отдельно, котлеты отдельно. Вы не подумали так? Нет? Скажите как на духу. Может, немного все-таки подумали?
Антипов сказал, что не успел еще как следует ни о чем подумать. Но если уж совсем как на духу: что-то подобное в его испорченном сознании мелькнуло.
– Мелькнуло? – огорчился Саясов. – Этого я боялся. Неужели я похож на проходимца, который
