делали. Так как Серега был «крутой», то он мог себе это позволить, и никто не смел ему это запретить. Что же до каптерщика, то Серега заплатил ему чаем, сигаретами и даже деньгами, и тот уходил спать к своим землякам в котельную. А я вроде как за компанию, вместе с Сергеем. Тем более что наши козлы обосновались в соседней каптерке, поселив вместе с собой самого симпатичного и самого чистоплотного «петуха». Ну, для каких целей — понятно. Наверное, чтобы утром цветы поливал и по вечерам колыбельные им пел.
Ремонт тянулся недели три. А куда зэку спешить? Погода отличная, можно лишний часок и в локалке на свежем воздухе на скамейке посидеть, поиграть в домино, да и просто так отдохнуть в тишине и покое.
Чем мы там, в этой каптерке, ставшей нам родным домом, занимались, я, конечно, описывать не буду — и ежу понятно. Если уж мы умудрялись на работе, в складе, да с оглядкой в душевой, то что уж говорить-то о новых условиях! Мы просто пожирали друг друга своим желанием и любовью, не давая друг другу заснуть ни на минуту. А отсыпались на работе, за что неоднократно получали «втык» от мастеров. Но что было делать?! Мы не то что за станками стоять — мы просто стоять на ногах не могли. Конечно, под конец смены мы просыпались (вернее, нас будили) и за час-два делали все срочные и аварийные детали. Но по большому счету нам было глубоко наплевать — и на детали, и на мастеров, и на «козлов», которые подходили к Сергею и ныли по поводу того, что мастера на них гавкают из-за нас и их «химия» может накрыться. А детали, между прочим, мы делали самые сложные, станки у нас были самые лучшие, и Сережа запретил всем остальным токарям даже приближаться к нашим станкам. Но свою работу мы в любом случае выполняли, что и требовалось. Ну, прямо бригада коммунистического труда!
«Мы что, стали настоящими гомосексуалистами?»
Как я уже говорил, наша зона была расположена на высоком холме. Сразу же за забором, за которым стоял наш барак, был крутой обрыв. Внизу протекала река, даже не река, а так себе, речушка, а за ней был большой парк с летней эстрадой, где проводились дискотеки. Умеют же у нас строить тюрьмы — непременно в самом центре города, а лагеря — или на болоте в лесу, или прямо в эпицентрах культуры. Впрочем, если с единством партии и народа у партии всегда были трудности, то с единством народа и зэков — никаких проблем: сегодня — там, а завтра — здесь.
Из окон нашего барака виден был только город, начинавшийся сразу же за парком. И видно было, что Березники — город сплошь зеленый, насыщенный светом и радостью летнего пейзажа. Но парк и речка были видны только если залезть на чердак. Там у нас находилась самодельная телевизионная антенна, которую приходилось постоянно настраивать.
— Саня, хочешь увидеть, как малолетки девок трахают? — спросил меня однажды Серега. — Если — да, то давай через чердак на крышу.
— Ты что, мне пропуск на свободу выписываешь?
— Нет. Я в этой жизни могу многое, но не все. А мы вот сегодня на нашу крышу заберемся — и они, малолетки, нам с тобой эту свободу изобразят — в лицах и в позах. Ты же сам знаешь, по пятницам у них там дискотека. Так они напиваются до поросячьего визгу и натурально трахаются прямо на берегу. Там фонари, поэтому все сверху видно.
— А я, знаешь ли, не любопытен. Это ты, наверное, частенько туда лазаешь и занимаешься глупостями, глядя на них? Это, кажется, сеансом называется.
— Ну, пока тебя не «распечатал», бывало и такое. Но я давно уже там не был.
— Какой ты иногда бываешь пошляк, Сережа, — не вытерпел я и сказал ему, что я думаю по поводу его выражений. — И на чердаке, если тебе приспичит, меня не трогай: там полно стекловаты — будет, я думаю, не в кайф.
— Да… Надо бы, сынуля, мне твою попу поберечь, она у тебя такая славная. Да?
— Ну, раз ты так считаешь, — отозвался я в тон Сергею, — то…
— Я хочу тебя в любую минуту, в любом месте и в любом виде, хоть и на облаках.
— Даже если эти облака из колючек?
— Да. А что?
— Я не имею ничего против. Только я чувствую, что мы с тобой конкретно «влипли» в это дело. Что мы будем делать, если на воле с девками будет не в кайф? Захочется с парнем, а где его взять? Так ведь можно и до самой смерти мучиться.
— Будем ездить в гости друг к другу.
— Ага. Как на случку — раз в год, да?
— Ну, зачем такие мрачные мысли?! Это же элементарная арифметика. Вот сколько у нас на зоне тех, кто трахается по собственному желанию? Из сотни, я думаю, человек 5–6, то есть каждый двадцатый. Вот столько же примерно их и на свободе. Если очень захотеть, то можно найти себе друга.
— Сережа, — спросил я вполне серьезно, — мы что, стали настоящими гомосексуалистами?
— Ну, во-первых, не мы первые, не мы последние. А во-вторых, есть более подходящее слово — бисексуалы. Но я скажу тебе одно: если бы мне предложили выбор — ты или десяток классных девок, я выбрал бы тебя, даже не глядя на них. И знаешь, почему?
— Знаю. Только я выбрал бы тебя — и лучшую из этого десятка.
— Вот это и есть самая настоящая бисексуальность, когда и с девочками, и с мальчиками хорошо.
— А ты где всей этой премудрости набрался?
— Я, знаешь ли, все эти годы не только точил и пилил, а и книжки умные читал. И тебе советую. Когда освободишься, найди литературу на эту тему. Можешь и с «политиком» нашим об этом поговорить, уж он-то знает.
— А почему ты так считаешь, что он знает?
— Он мне как-то сказал, что хочет написать книгу о тюрьме на воле. Он так и сказал: книга будет называться «Парадоксы тюрьмы и гримасы свободы».
— А бисексуальность тут при чем?
— А при том, что в изоляции человек не перестает быть человеком, и в физической близости с товарищем по несчастью прежде всего ищет применения своим лучшим чувствам и качествам, которые были свойственны ему на воле. А животным такой секс в тюрьме, да и в армии, я думаю, тоже, делает традиция нетерпимости. Для случки, как ты говоришь, я мог бы вытащить из нашего гарема того, кого захотел бы я. Но мне нужно не хотеть, хотя и это важно, а любить человека, доверять ему, защищать его, помогать ему, беречь его от любого зла в этом гадюжнике. И я встретил тебя, вот. А как там со мной, с нами будет на воле — один Бог знает. Мы оба еще так молоды, Саня! Конечно, каждому нормальному человеку хочется иметь свою семью, свой угол, уют, домашнее тепло. Но здесь ты — моя семья. И отдаешь мне вместе со своим прекрасным телом свою чистую душу, а я взамен окружаю тебя моим теплом и защитой.
— Послушай, Сережа, а чем ты будешь заниматься на свободе?
— Не знаю. Посадили меня еще почти школьником. Скоро мне уже двадцать два, а я и жить не начинал. — И подумав о своем, он добавил: — Саня, давай не будем об этом. До свободы еще дожить надо.
На крыше действительно оказалось интересно. Пьяная молодежь бесилась и дурела на дискотеке. Некоторые парочки уходили из общего стада в глубину парка, поближе к речке, и прямо на траве начинали заниматься сексом. Мы сверху видели все это и смеялись, как школьники. Они же выделывали такое, что даже нам с Сергеем было стыдно и неловко друг друга.
— Сынок, ты со своими подружками тоже такое творил? — почему-то решил спросить меня Сергей.
— Нет, Сережа, у меня не было так много опыта. Да и мой член интересовал их всех гораздо больше, чем язык или что-то другое.
— Могу себе представить! Они за тобой табунами бегали, да?
— Да пошел ты к чертям! Отстань!
