— Узнаешь?
Лонерин взял ее руку и поднес к свету. Чуть выше локтя на руке был черно-красный знак. Юноша внимательно осмотрел его, провел по нему пальцами. Не требовалось много времени, чтобы узнать. Он содрогнулся.
— Это — печать.
— Мне сказали, что это — проклятие.
Ее голос дрожал.
Лонерин посмотрел ей в глаза. Ему было страшно.
— Есть разница между проклятиями и печатями. Проклятия — это волшебство, не связанное навечно с тем магом, который произносит заклятие, это — простое волшебство низшего уровня. Проклятия действуют только один раз и могут быть сняты более могущественным волшебством. А печати — нет.
— Я знаю разницу, однако теория меня не интересует. Почему ты говоришь, что это — печать?
— Я знаю этот вид запретной магии: ни одно проклятие не оставляет на теле знаков. Только печати имеют такую форму.
Дубэ неловко убрала свою руку и опустила рукав.
— Если ты хочешь, чтобы я тебе помог, расскажи мне все.
Она молчала, опустив голову. Лонерин был поражен, когда Дубэ рассказала ему свою историю. Историю жестокого обмана, историю долгой агонии тут, в скале, историю зверя, жаждущего крови, который постепенно пожирал ее Душу.
— Я хочу уйти отсюда. Я умру, если тут останусь. Это переходит всякие границы, и я…
— Я знаю, — прошептал Лонерин, сжимая кулаки. — Я знаю.
— Мне нужно снадобье, — сказала она. — Поэтому я здесь. Я ищу комнату стража ядов, чтобы похитить снадобье и убежать отсюда. Ты можешь мне помочь?
Лонерин не знал ее, но испытывал к ней сострадание: еще одна жертва Гильдии…
— Тебя обманули.
Девушка резко подняла голову.
— Печать невозможно излечить. Снадобье, которое тебе дают, сдерживает симптомы, но печать продолжает действовать и развиваться. Ее не остановить.
Ему не хватало смелости смотреть Дубэ в лицо. Он чувствовал ее учащенное дыхание.
— Ты ошибаешься…
— Я — не знаток печатей, но… их не снимают… и прежде всего их нельзя излечить простым снадобьем.
Дубэ стояла перед ним будто окаменевшая. Она опустила руки и растерянно смотрела на него.
— Ты ошибаешься… — повторяла она.
— Очень редко их можно снять, — осторожно заметил он. — Печать, если она наложена не слишком могущественным магом, с большим трудом, но может быть снята. Например, Астер снял одну печать.
Казалось, что к щекам Дубэ прилила кровь.
— Однако это очень трудное дело, доступное только великим магам. Достигается огромными усилиями, но не всегда получается…
— Ты знаешь таких?
Лонерин помрачнел.
— Кого?
— Магов, которые умеют снимать печати.
Он не знал. Может быть, Фольвар?
— Может быть…
— Я все отдам тебе, лишь бы встретиться с ним, все отдам… отведи меня к нему, и я все для тебя сделаю.
Она была в отчаянии.
— У меня… у меня есть миссия… потом… бежать…
— Я буду следить за Гильдией вместо тебя.
Она сказала это решительно, он видел, она говорит правду. Дубэ не производила впечатления человека, бросающего слова на ветер.
— Хочешь, чтобы я сказала тебе, что происходит в этих стенах? Я сделаю это. У меня больше свободы передвижения, чем у тебя, к тому же я умею следить. По сути, выслеживание — это и есть мое ремесло. Я разузнаю обо всем, что тебе нужно, выведу тебя отсюда, а ты взамен отведешь меня к тому, кто сможет меня исцелить.
Лонерин вдруг почувствовал растерянность. Ее умоляющий взгляд, это предложение, этот обмен — жизнь на ту работу, которую он должен был выполнить, — казался ему почти безнравственным. Он не был уверен, что сможет спасти ее, но как отказаться?
— Я не уверен, что могу спасти тебя… — вынужден был признаться Лонерин.
— Это не важно. Мне достаточно отдаленной надежды и одной только мечты выбраться отсюда.
Бездна ее отчаяния, ее решимость пугали Лонерина.
— Хорошо, — прошептал он.
28
ПЕРВЫЙ РАЗ. ПРОШЛОЕ IX
Как только Дубэ решилась, она почувствовала себя уверенней. Все связи с прошлым были окончательно отрезаны, теперь у нее была одна дорога. После встречи с матерью ей казалось, что она поняла: выбора больше нет. Она с удивлением обнаружила, что теперь все стало ясно. Судьба. Ее судьба — убивать, стать убийцей и жить вместе с Учителем. Это — единственная уверенность в мире хаоса.
— Я хотела бы уйти отсюда… — тихо сказала она.
Учитель посмотрел на нее:
— Ты не уверена в своем выборе?
Дубэ быстро кивнула:
— Нет, нет, не в этом дело… дело в том… это трудно… для меня началась новая жизнь, так почему же…
Они ушли в тот же вечер. И снова — дорога, новые дома и новые земли.
Сначала они блуждали по Земле Солнца, почти целый год путешествовали по разным местам, деревушкам. Но ни разу не проходили мимо Сельвы. Может быть, ее больше нет, может быть, ее и не существовало и она живет только в воспоминаниях Дубэ. Та жизнь казалась ей такой далекой, и сама она настолько была далека от себя прежней, что с трудом верила в свои воспоминания.
Потом они вернулись домой, в Землю Моря. Когда Дубэ снова увидела океан, она почувствовала, как бьется ее сердце. Она бежала по песку, по линии морского прибоя, как в первый раз, и как в тот раз море бушевало.
Ничего не изменилось, и дом стоял на прежнем месте. Это был мир Учителя, мир, который не меняется. Зато она меняется, она обнаружила это, когда снова легла в свою кровать.
Дубэ помнила широкую, удобную кровать, а теперь она стала тесной для нее, девочка умещалась на ней, только согнув ноги в коленях.
Она выросла, ее тело изменилось. Она видела, чувствовала это и с трудом понимала. Бедра стали более мягкими, ноги — длиннее, выступили холмики грудей. Женщина, заключенная в ней, просилась наружу, каждый месяц проявлялась ее женская природа.
Иногда ей это нравилось. Она смотрелась в воду лохани, в которой умывалась, и находила себя милой: детское лицо и набухшие груди. Она, краснея, думала о том, есть ли у нее надежда понравиться Учителю, может ли эта ее проявляющаяся женственность его привлекать. Если бы она и решилась выйти замуж или полюбить кого-нибудь, то это мог быть только он.
Она встряхивала головой, изгоняя эти мысли, и капли с ее волос слетали на поверхность воды и на
