этого я добился, чтобы меня послали в Дом как разведчика, ради этого я продолжал выполнять задание.
Дубэ опустила глаза. Теперь она видела Лонерина по-новому: таким она его еще не знала.
— Я сжег ему руку. И радовался, что сделал это. А если бы я понял, что он сражался потому, что любил Реклу, я пожелал бы, чтобы он умер. Но от этого я удержался.
Вот она, разница между ним и ней. Он еще мог выбирать, еще мог остановиться перед пропастью. А она — нет. Она каждый раз переступала черту.
— Я тоже ошибся. Я тоже уступил. Ты не должна чувствовать себя виноватой.
Дубэ горько улыбнулась.
— Ты в самом деле хочешь уравнять свой момент слабости с той бойней, которую я устроила возле скалы?
— Ты была не в себе, и у тебя не было выбора. Ты что, в самом деле думаешь, что было бы лучше, если бы ты дала Рекле убить тебя? Что бы ты от этого выиграла?
Дубэ опустила взгляд. Она не знала, что ответить, но все, что угодно, было бы лучше, чем та боль и тот ужас перед самой собой, которые она чувствовала сейчас.
— Это проклятие, проклятая печать. Это оно гложет тебя и заставляет чувствовать себя так. Это была не ты, понимаешь?
Лонерин схватил ее за руку, крепко сжал ее ладонь и долго смотрел Дубэ в глаза пристальным взглядом.
— Ты никогда не убивал, ты не можешь понять. Дело не в том, почему ты это делаешь, Лонерин. Не важно, был ты прав или нет, когда отнимал у кого-то жизнь, не важно, был это несчастный случай или еще что-то. Важно, что ты это сделал. И после этого все становится другим, чем было раньше. Смерть входит в твою кровь и отравляет тебя. Мой Учитель… он умер именно из-за этого. И зверь… он не вне меня, он внутри меня.
— Нет. — Лонерин энергично качнул головой. — Ты ошибаешься. Ты не убийца и никогда не была убийцей. Это обстоятельства, а теперь проклятие, делали тебя такой. Но ты — ты сама не имеешь ничего общего со смертью.
Его взгляд был настойчивым и искренним. Лонерин верил — или, по меньшей мере, хотел верить — в то, что говорил. Дубэ стало больно.
«Если бы он действительно меня любил, он бы понял. А если бы я действительно любила его, мне хватило бы этого взгляда».
Но ей не было достаточно этого взгляда. Она была одна. Одна со своим ужасом. А он, хотя и видел, не понял. Он не любил все, что была она, не любил ее руки, запачканные кровью. Он любил ее образ, любил в ней хрупкость и слабость. А она? Она любила в нем то, что напоминало ей Учителя, любила его мир, в котором было можно принимать решения, его уверенность.
— Я поклялся тебе, что спасу тебя, и я это сделаю. Я освобожу тебя от проклятия, я не остановлюсь для этого ни перед чем, и тебе больше никогда не придется совершать такие ужасные дела. С моей матерью я потерпел неудачу, но с тобой будет по-другому. Знаешь, когда я сниму с тебя проклятие, ты наконец будешь свободна.
Как фальшиво это звучало! Даже если он сумеет освободить ее от проклятия, он не сможет ее спасти, потому что ее клетка — не только печать. Ее тюрьма шире, а он никогда не видел эту тюрьму.
И все же Дубэ улыбнулась и сжала ему руку. Что бы ни было, ее тронула эта попытка Лонерина любить ее.
— Спасибо, — пробормотала она, зная, что в ее голосе слышны слезы.
Он нашел ее губы и прижал к ним свои в долгом поцелуе. Дубэ знала, что этот поцелуй — последний.
21
СТАРЫЙ ДОЛГ
Дохор вошел в храм твердым шагом воина. Иешоль уже ждал его там, стоя на коленях перед статуей Тенаара. Дохор еще у двери услышал его голос, нараспев произносящий слова молитвы, и поморщился. Сам король никогда не был набожным. Его жена часто искала опоры в вере, особенно незадолго до смерти, но тогда болезнь все-таки пожрала ее. А сам он — нет, не искал. Для него религия была всего лишь орудием власти, и поэтому он чувствовал почтение к тем, кто, в отличие от него, действительно веровал.
«Боги существуют, Дохор, и в конце концов ты должен будешь дать им отчет», — сказала ему однажды его жена. Он в ответ только рассмеялся ей в лицо: с его точки зрения, это были всего лишь нелепые суеверия.
— Ну? — оглушительным голосом произнес он, когда оказался за спиной Иешоля.
Он увидел, что плечи старика на мгновение выпрямились, потом снова услышал молитву. Король никогда не переставал изумляться тому, как дерзко вел себя с ним этот человек. Впрочем, именно за эту независимость он так высоко ценил Иешоля.
Закончив молитву, Иешоль встал на ноги и склонился перед королем, опустив голову.
— Я молился.
Это оправдание удивило Дохора своей простотой и наглостью, но он решил, что из-за этого не стоит напоминать Иешолю, как нужно уважать его власть.
— Значит, ты повинуешься повелителю, который выше меня, верно? — с деланой шутливостью спросил он.
Иешоль лишь загадочно улыбнулся, а потом стал серьезным и сказал:
— Я велел позвать вас потому, что имею для вас важнейшее сообщение.
Это предисловие не очень встревожило Дохора: для Иешоля все сообщения, которые тот ему передавал, были сверхважными.
— В чем дело? — уже теряя терпение, поторопил он Иешоля.
— Враг вырвал из рук одного из наших лучших победителей мальчика, который нам нужен.
«Как я и подозревал, ничего важного», — подумал король.
— Это твои трудности. Ты знаешь: с такими делами ты должен справляться сам. Я уже и так слишком много помогал тебе, и напоминаю, что по твоей вине я потерял дракона и всадника.
— Этот враг — Идо.
От этих слов в храме наступила тяжелая тишина. У Дохора замерло в груди сердце. Уже три года или даже дольше он не слышал это имя и искренне надеялся, что больше не услышит его никогда.
— Это невозможно, — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал естественно. — Три года назад в Земле Солнца были найдены обгоревшие останки, и это, несомненно, был его дракон. Идо мертв.
— Гном без одного глаза, с длинным белым шрамом через всю левую половину лица. Он убил одного из моих победителей, а другого оставил лежать без сознания на границе Большой Земли и Земли Огня. Этот второй и описал мне его такими словами и добавил, что гном уже не молод, но очень хорошо владеет искусством боя.
Руки Дохора дрожали так, что ему не удавалось скрыть эту дрожь.
— Где он? — В голосе короля прозвучал сдержанный гнев.
Иешоль покачал головой:
— Точно мы этого не знаем. Вероятно, все еще где-нибудь в Земле Огня, зализывает раны. Ему тоже плохо пришлось, как сказал мне мой человек.
Эти слова пробудили в Дохоре давние и тяжелые для него воспоминания. Повстанцы в акведуке Земли Огня, постоянные нападения Идо на его людей, долгая война и последнее сражение в подземных каналах. Там, внизу, он потерял тысячу людей — и лишь для того, чтобы выкурить из норы сотню мятежников.
— Акведук, — тихо произнес он.
— Так думаем и мы. Похоже, что он не полностью затоплен.
