братве такую информацию, за которую ему новый «мерс» могли бы из салона выкатить. Но парни решили легко отделаться. Ладно, и «фольксваген» – не самый дерьмовый вариант. Сендык снова посмотрел на машину, отвел взгляд, закрыл глаза и помотал головой. Показалось, капот и лобовое стекло автомобиля залиты свежей человеческой кровью. Через мгновение наваждение исчезло.
Сендык снова заговорил придушенным шепотом:
– Пых подрался с неизвестными мужчинами у реки. Угодил в больницу с ножевым ранением икроножной мышцы. А потом сбежал оттуда. Видно, парень здорово напуган. Домой он не приходил, у друзей не появлялся. Но я нашел Курляндского. – Сендык назвал адрес. – Там проживает его знакомая девчонка с родителями. Вся семья уехала на три недели, девчонка оставила любовнику ключи. Сейчас он со страху занял глухую оборону: купил ящик водки, мороженых пельменей и заперся на все замки.
Парни переглянулись. Безмен почесал затылок и обратился к менту:
– Слышь, Сендык, – это что, погоняло твое? Ну, кликан? Или как?
– Это моя фамилия, – сказал мент и тяжело вздохнул.
– Надыбал еще чего-нибудь? – спросил Шест.
– Надыбаю, – пообещал Сендык. – Пока информации по Перцеву и по художнику никакой нет. По нашим данным, в городе их не видели.
– Плохо работаешь, – покачал головой Шест. – Но ты старайся. Держи связь. Буду ждать новостей.
И выложил на стол ключи от машины и документы.
– Паленый «фольксваген»? – спросил Сендык.
– Ну, ясно, что не купленный, – кивнул Шест. – Но ты будешь доволен. Номера классно перебили. Как заводские. Табличку поменяли. И бумаги в порядке. Ну, почти в порядке. Магнитола там хорошая, центральный замок. В общем и целом неплохая тачка, свежачок. Только вчера пригнали. Вот только кондиционер не пашет, сцепление заедает, сигнализация барахлит и движок на высоких оборотах… Короче, ты сам разберешься.
– Разберусь, – уныло кивнул Сендык. – Лет-то ей сколько? Старше моей бабушки?
– Хрен ее знает сколько, – ответил Шест. – Я у нее не спрашивал, старше она твоей бабки или чуть моложе. Ты сам поинтересуйся. Устрой ей допрос с пристрастием.
И заржал. По команде Безмена все поднялись и вышли из забегаловки. Сендык допил кофе и, дождавшись, когда бандиты уедут, повздыхал, разглядывая «фольксваген», и вышел следом.
Ольга Петровна знала, что день впереди пустой, не предвещавший ни хороших, ни плохих сюрпризов, не заполненный делами. Она проснулась около девяти от трелей телефонного звонка. Сняла трубку слишком поздно, когда запикали короткие гудки. Поднявшись с постели, она спустилась на кухню, сварила кофе и стала листать роман какого-то модного японского писателя, позабыв, на какой странице закончила чтение вчерашним вечером и о чем, собственно, предельно путанный сюжет книги и кто ее главные герои. Вот эта страница… Телефон зазвонил вновь, когда Дунаева пробежала глазами первый абзац. Голос продюсера Телецкого звучал бодро.
– Хоть мы едва не разругались в последний раз, я все забыл, – сказал Павел Моисеевич. – Или почти забыл. Ну, недаром же говорят, что у меня золотое сердце. Да, да. Забыл и простил.
– Ты снова хочешь со мной работать? – Ольга Петровна захлопнула книгу. – Твои планы изменились?
– Ничего не изменилось. И не питай пустых надежд. Ты уходишь к другому продюсеру. Оля, это решено. И никакого базара. Обсуждать эту тему все равно что онанизмом заниматься. Музыканты, девчонки, что были у тебя на подпевках, поставлены в известность. Я позвонил по другому поводу. Тебе ведь нужны деньги? А я обещал помочь. Короче, есть совершенно роскошное, просто отпадное предложение. Режиссер Мутовкин. Ну, тот самый… Сейчас он снимает костюмированную мелодраму. Бюджет фильма какой-то астрономический.
Ольга Петровна отодвинула книгу в сторону.
– Я умолял его на коленях. И он согласился. Всего два-три съемочных дня. Все в павильоне. Очень выигрышная роль. Ты танцуешь, разговариваешь с кавалером. И всякая такая хрень. Лично я эти красивости не люблю. Но он платит огромные деньги. Можно авансом. Записывай адрес и телефон. Роль в кино для тебя сейчас – это очень кстати. Эта роль, возможно, твой обратный билет наверх.
Дунаева начирикала пару строчек на отрывном листке и не успела поблагодарить продюсера, как он бросил трубку. Видно, боялся, что Ольга снова вернется все к тому же разговору. Она прошлась по кухне, поднялась по лестнице на второй этаж. Остановилась в коридоре возле спальной и стала разглядывать знакомые очертания дома через улицу. Роль в кино. Да еще у Мутовкина. Действительно, это очень кстати. Выигрышная роль. Обратный билет наверх. Кажется, этот Мутовкин в прошлом году собрал кучу призов на всех кинофестивалях, а теперь начал работать над новым шедевром. Еще она подумала, что продюсер Телецкий хоть и законченная сволочь и к тому же гомосек, но что-то человеческое в нем осталось, а его золотое сердце еще не полностью превратилось в кусок навоза.
Телефон зазвонил, когда Ольга Петровна направилась в гардеробную, на ходу решая, какой костюм надеть для визита в офис киностудии. Голос сначала показался незнакомым – немного простуженный, с хрипотцой.
– Это ты, Оля?
– Ты дал слово больше не звонить мне.
– Слова – это всего лишь слова, – возразил Перцев. – Я приехал в Москву, чтобы увидеть тебя. Я искал случайной встречи. Но ты совсем перестала появляться на публике. Сидишь в своем особняке, словно чего- то ждешь. И я подумал: позвоню. Может быть, ты заболела или… В одной паршивой газетенке я прочитал, что ты разводишься с мужем. Но газеты только и делают, что врут. Наверное, сплетни?
– На этот раз не сплетни. – Ольга Петровна села в кресло, потому что колени предательски задрожали. Но голос оставался ровным и спокойным. – Я развожусь с мужем. Тут нет никаких тайн. Об этом знают все, кто интересуется моей жизнью.
– Может, это к лучшему? Ну, твой развод. Ты станешь свободным человеком. Перестанешь тяготиться этим браком, который давно изжил себя. Ты больше не сердишься?
– Игорь, между нами давно все кончено… – Она с трудом подбирала слова и связывала их в предложения. – И на этом точка. Да, я развожусь. Но из этого не следует, что ты снова станешь близким мне человеком. Наш роман закончился. Как ты метко выразился: изжил себя. Ты меня понимаешь? Возможно, я слишком пафосно выражаюсь, но возврата к прошлому нет. Потому что ничего не осталось в душе. Ни воспоминаний, ни теплых чувств. Одно пепелище.
– Да, это пафосно и образно, – усмехнулся Перцев. – Ты научилась красиво говорить. Ты всегда выражалась простым, лаконичным языком, без всяких там образных выражений. А теперь… Наверное, много читаешь?
– Да, сейчас у меня есть свободное время. И я много читаю.
– Кстати, как твои концерты? Мне можно занять место в первом ряду и вообразить, что, как и прежде, ты поешь для меня одного? Не для зала, а для меня. Я не прошу контрамарку, я заплачу за билет. Как и всякий рядовой зритель. А потом выйду на сцену и подарю тебе цветы. Тебе по-прежнему нравятся желтые хризантемы? Или твои вкусы тоже изменились? Ведь прошла целая вечность.
– С концертами сейчас туго… – Дунаева глубоко вздохнула, задержала дыхание и почувствовала, что окончательно справилась с волнением, говорить стало легче. – Пока нет ничего и в ближайшей перспективе не предвидится. Поэтому у тебя есть шанс сэкономить деньги на билете. И на желтых хризантемах, которые я по-прежнему люблю.
– Жаль, безумно жаль. – Кажется, Перцев искренне огорчился. – Я в Москве проездом. Пожил тут неделю и уже устал. Еду в Ялту, хочу немного развеяться. Вот и подумал, если не удастся встретиться, может быть, на твой концерт попаду. А тут такие дела. Жаль, жаль. Еще какие перемены в жизни?
– Перемен много. И все к худшему.
– Я услышал от одного знакомого, просто разговор об этом случайно зашел, будто твой брат жив. Это правда?
– От какого знакомого? – Ольга Петровна насторожилась.
– Ты не знаешь этого человека, а он не знаком с тобой, – сказал Перцев. – Чиновник из МВД. Сидели в ресторане. Зашел разговор об ошибках в работе милиции. И он рассказал несколько историй, вроде как
