анекдоты. В том числе историю про твоего брата. Как убили одного человека, а похоронили другого. И Олег якобы намылил лыжи и теперь где-то прячется. Его ищут, но найти не могут.
– Откуда ты это знаешь? – Дунаева поднялась на ноги. – Какой еще чин из МВД? И почему ты спрашиваешь об Олеге?
– Ну, честно говоря, все так и было. Мы ужинали в кабаке с одним высокопоставленным милиционером, ну, трепались на общие темы. Ты же знаешь, у меня полно всяких знакомых. Разные люди. Квартирные маклеры, пенсионеры, менты, музыканты. У меня даже есть знакомый – шеф-повар французского ресторана.
– Все-таки ответь: что это за мент такой?
– Тебе не станет легче, если я назову его фамилию. Для тебя это пустой звук. Иванов, Петров… Но фамилию я не назову. Не имею права. Слишком высокий чин. Кстати, почему ты так настойчиво интересуешься этим ментом?
– Потому что о том, что брат жив, я сама узнала только вчерашним вечером, – отчеканила Дунаева.
– Ну, это обычная ментовская практика: ставить родственников в известность в самую последнюю очередь, – легко нашелся с ответом Перцев. – Вот так, Оля. Я о твоем брате случайно вспомнил. Просто к слову пришлось. Думаю, человек столько горя мыкал. Сидел ни за что. Всю жизнь перебивался с хлеба на воду. Когда его товарищи по институту устраивают персональные выставки в центральных залах Москвы, он прозябает в нищете. Хотя эти товарищи в сравнении с ним – бездари высшей пробы. Да, кому нужны таланты в наше-то время… Мир держится на посредственностях. Так было – так и осталось.
– Хватит этой демагогии, Игорь. – Ольга Петровна вытащила из тумбочки пачку сигарет. Где же зажигалка? – Все это странно, очень странно…
– В каком смысле?
– Странно, что этот чин из МВД не надел на тебя наручники прямо там, в зале ресторана, где вы якобы ужинали.
Долгая пауза, на этот раз подбирать слова и связывать их в предложения пришлось Перцеву. Впечатление такое, будто он получил коленкой под дых. И с трудом, превозмогая боль, восстанавливал дыхание.
– Что-то я не возьму в толк, что ты имеешь в виду? Какие еще наручники?
– Вчера мне показывали твою фотографию. Тебя разы скивают за жестокое убийство. Милиции известно, что ты знаком с моим братом. Им известно гораздо больше, чем ты можешь предположить. Разумеется, я сказала, что никогда не видела тебя. Потому что не продаю близких людей. Даже если наша близость в далеком прошлом. И все быльем поросло.
– Ну, это какая-то ошибка, – сказал Перцев. – Очередная ментовская ошибка. Очередной анекдот. Все разъяснится в ближайшее время.
– Так и думала, что ты скажешь именно это. Ошибка. Прощай, Игорь. И больше не звони сюда.
– Подожди. Нам надо встретиться и поговорить. Серьезно поговорить. Я настаиваю на встрече.
– Даже не мечтай. Выброси из головы эту блажь.
Снова долгая пауза, треск помех, и еще стало слышно, как Перцев дышит в трубку.
– Я смотрю, ты не поумнела. Ты не сделала никаких выводов. Осталась все той же. Что ж, это твой выбор. У тебя уже завелся какой-нибудь мужик? Впрочем, это не важно. Я скоро буду в Краснодаре. Если вдруг встречу твоего брата, что ему передать на словах? Привет? Или еще что-нибудь?
– С чего бы тебе встречаться с моим братом? Я сама не знаю, где он. И ты только что сказал, что уезжаешь в Ялту, разве нет?
– Ну, мир тесен. Я же говорю: вдруг его встречу? Ну, мало ли. А насчет Ялты я передумал. Не поеду. Море – как теплое желе. Стада курортников, которые бродят по набережной, не зная, чем себя занять и на какой осинке им удавиться. Лежишь на пляже и думаешь: а что я тут делаю? Чего тут забыл? Пошло и скучно. После разговора с тобой мои планы изменись. Так что передать Олегу?
– Твои слова надо воспринимать как угрозу? Ты что-то задумал?
– Ничего… – Перцев засмеялся. – Только запомни: слишком много раз слышал слово «нет». Кажется, это твое любимое слово. Мы давно знакомы, но ты так и не поняла, что я за человек. Слово «нет» не для меня. Теперь все будет так, как захочу я.
Он сказал еще что-то, но Дунаева уже опустила трубку. Минуту она сидела, бездумно разглядывая рисунок обоев: мелкие букетики желтых хризантем. Потом разломила надвое неприкуренную сигарету, бросила ее на пол и, уткнувшись в подушку, расплакалась.
Гриша Курляндский, он же Пых, обосновался в квартире подружки основательно. Но вскоре с удивлением обнаружил, что запас водки и пельменей подходит к концу. Еще дня на два-три, может, и хватит, а потом придется вытряхиваться из норы и тащиться за харчами и опохмелкой, превозмогая боль в ноге. С утра для аппетита выпив полстакана водки, он поел все тех же пельменей, которые уже не лезли в глотку. Сел у окна на кухне и с высоты девятого этажа стал рассматривать двор, погрузившийся в дневную спячку. Какая-то баба прошла мимо детских качелей, за ней проковылял старый дед с палкой. И снова никого. Тоска смертная, а на душе неспокойно, будто с минуту на минуту за ним менты явятся, заломят руки, отправят в кандей. А потом навешают по полной программе и допросят.
Курляндский постукивал пальцами по столу, прикидывая, не накатить ли еще немного водки, когда в прихожей тренькнул звонок. Вздрогнув, Пых поднялся на ноги, решая, что делать дальше. Но ни одной дельной мысли в голову не пришло. Звонок заливался без остановки. Курляндский на цыпочках прокрался в прихожую, посмотрел в глазок. Сигарета, висевшая на губе, упала. Перед дверью стоял местный авторитет Паша Шестаков, а с ним какие-то парни.
– Открывайся, Пых, – сказал Шестаков. – И не хрена на меня через дверь пялиться.
Пых дрожащими руками сбросил цепочку, повернул замок. Дверь рванули с противоположной стороны. Шест переступил порог и без разговоров заехал Курляндскому кулаком в морду. Лежа на полу, Пых видел, как в квартиру ввалились еще трое парней, пинками загнали его обратно на кухню. И приказали встать на ноги. Оттолкнувшись руками от пола, Пых с усилием поднялся. Его штормило то ли от водки, то ли от страха, а к горлу подкатывала тошнота. Он хотел что-то сказать, но снова получил в морду, даже не увидел от кого. И вдогонку добавили по спине чем-то тяжелым. Сковородкой, что ли.
– Ты от кого прячешься, пьяная тварь? – заорал Шест. – От меня?
И наступил каблуком ботинка на забинтованную икроножную мышцу. Пых закричал от боли, получил ногой под ребра и неожиданно замолчал, решив, что скорее умрет, чем снова проявит слабость. Он до боли сжал зубы, решив, что не пикнет, не издаст ни единого звука, даже если парни станут бить его смертным боем, ногами затопчут, руки поломают. И тут же снова закричал в голос, схлопотав кулаком по шее.
Безмен присел на табурет, открыл окно, чтобы в этой дыре, насквозь провонявшей водкой и кислым запахом дешевого табака, не сдохнуть от удушья.
– Мокните его, – сказал Безмен. – Чтобы немного оклемался.
Пых снова закричал, когда парни, ухватив его за руки, вцепившись в гриву волос, потащили в ванную комнату. Полилась вода, Пых зарыдал, решив, что сейчас его утопят. Возня продолжалась еще четверть часа. Пыха макали в ванную, держали голову в воде, пока он не пустил пузыри, затем вытаскивали, давали сделать пару глотков воздуха и повторяли процедуру. Пых плакал, повизгивал, но под конец притих. Немного протрезвевшего Курляндского притащили в кухню, усадили в угол на табурет и даже угостили сигаретой.
– Теперь рассказывай, чего там произошло возле речки, – сказал Безмен. – Начинай по порядку. Кто был с тобой? Чего вы хотели от тех мужиков? И так далее. Без наводящих вопросов. Один раз соврешь – вылетишь в это окошко. И я дам тебе полчаса, чтобы собрать в мешок свои кости. Нет, получаса тебе не хватит.
Все засмеялись, Пых вытер ладонью кровь, сочившуюся из носа, и начал рассказ.
Тихонов выполнил все поручения во второй половине дня. Он перегрузил купленные вещи и оружие в багажник «Жигулей» Радченко. Тушенку и пакет с сухарями оставил на заднем сиденье. Покончив с делами, сел за руль, развернулся и поехал к гостинице. Он думал, что проведет в пути весь вечер и всю ночь, прокатится с ветерком, потому что дороги пустые, а завтра отоспится в Москве. Осталось лишь оплатить счет в гостинице, забрать из номера дорожную сумку с вещами и наполнить термос
