наручники, больнее стянул запястье стальной браслет.
– Ожил? – спросил слесарь.
– Ожил, – ответил Вербицкий, испугавшись своим молчанием вызвать новый приступ ярости сумасшедшего.
– Поговорить хочешь?
– Хочу говорить, – язык за что-то цеплялся, двигался совсем туго.
– Тогда рассказывай, – мужик поставил пустой графин на подоконник.
– Что рассказывать? – Вербицкий сплюнул кровь изо рта себе на рубашку.
– Ну, чего-нибудь веселенькое расскажи. Например, сколько ты людей ухлопал из-за денег. А я послушаю и посмеюсь.
– А, вон оно что, – смысл происходящего стал немного проясняться. – Вот, значит, как вышло… Тьфу, зараза. А ты кто? Откуда ты взялся?
Голова Вербицкого шла кругом, пол и потолок менялись местами.
– Ты лучше не задавай вопросов, – Егоров снял грязную армейскую куртку и бросил её на пол. – Вдруг я отвечу правду. Тогда придется тебя убить. А я обещал одному приличному человеку сдать тебя живым. Хочешь, ещё воды полью на голову?
– Не надо, – Вербицкий прикоснулся свободной рукой к поврежденному глазу, но онемевшая вывернутая рука слушалась плохо, пальцы никак не находили глаза. – У меня глаз цел или как?
– Цел.
Егоров ногой придвинул себе стул.
– Ты мне не ответил на вопрос. Сколько человек ты убил?
– Я больше спас, чем убил. Я всю дорогу работаю на «скорой» и вернул с того света столько людей… Столько жизней спас, что, и числа не помню. Счет в мою пользу. И мне будет, чем оправдаться там… На небесах.
– И ты действовал всегда один?
– Один. На хрен мне помощники?
– Я верю.
– А мне срать, веришь ты или нет.
Приподняв голову, Вербицкий посмотрел на свою голую грудь, на разорванную до пупа сорочку, пропитанную кровью и водой. Он выплюнул изо рта осколок мешавшего говорить зуба. В глазах Вербицкого Егоров, неподвижно сидевший на стуле, двоился, расплывался, превращаясь в мутное пятно, переворачивался с ног на голову. Вербицкий не хотел, боялся снова лишиться чувств.
– Значит, ты заодно с ментами? – выдавил он из себя. – Тьфу. И сколько тебе заплатили за мою голову? Или просто премию в размере оклада пообещали?
Неожиданно для себя Вербицкий рассмеялся в лицо Егорова, рассмеялся странным лающим смехом. Этот смех оборвался судорожным нутряным всхлипом.
– Сейчас ждешь ментовской подачки? – Вербицкий сплюнул. – Решаешь, что на премию купить? Себе штаны или жене юбку.
Вербицкий попытался улыбнуться, но улыбка быстро сошла с лица, любое движение причиняло боль.
– Я не работаю на милицию, если тебе от этого легче, – сказал Егоров. – Хочешь сигарету?
– У меня зубов не осталось, чтобы её во рту удержать, – Вербицкий чуть слышно застонал от боли. – Скажи мне… Просто ответь. За большие деньги с тобой можно договориться?
– За твои грязные деньги – нет, – ответил Егоров.
– Все деньги – грязные, – головокружение постепенно проходило, но Вербицкий чувствовал, что сил на долгий разговор все равно не хватит. – Мои деньги не хуже других, такие же.
– У тебя мало времени. Не занимайся демагогией. Со мной многие пытались договориться и кое-кому это удавалось. Но твои деньги грязные и кровавые.
– Ладно, умник. Дай хоть платок, а то я захлебнусь.
– У меня нет платка, – Егоров склонил голову набок. – Удивляюсь, как это тебя, чистого мальчика, занесло такую грязь. Я сам убивал людей, я делал, что и похуже. Но я никогда не оказывался по уши в таком дерьме, как ты.
– Да хватит… Хозяйка… Сколько ты ей заплатил? – в груди Вербицкого что-то клокотало – И что ты решил сделать со мной?
Егоров не ответил. Он вышел из комнаты, плотно закрыл за собой дверь и с телефонного аппарата, стоявшего на кухонном столе, позвонил Владыкину. Весь разговор занял полторы минуты. Егоров перешел в прихожую, надел куртку и кепку, стал отпирать замок входной двери, но остановился и задумался. С порога он вернулся в комнату, подошел к лежавшему на боку Вербицкому.
– Я тут подумал, ко мне одна мыслишка пришла, – Егоров вздохнул.
– Хочешь ещё понаслаждаться? Почувствовать себя хозяином моей жизни?
– Скажи, а каково тебе в шкуре жертвы? Я ведь могу разорвать тебя на части. Крупные или мелкие.
