– Да пошел ты. Если бы ты хотел меня убить, давно бы это сделал, а не трепался.
– У меня богатая практика, но таких гнусняков как ты я ещё не встречал, – ответил Егоров. – В газетах про таких читал, но газетам я не верю.
– Поговорил и иди. Чего вернулся?
– Мне кажется, все это не по-человечески, – Егоров снова вздохнул. – Несправедливо это.
– О справедливости мы порассуждаем с прокурором. И на зоне об этом подумаю. У меня теперь появится много свободного времени. Лет на десять вылезу, если заседатели судить станут. Вот я и подумаю о справедливости и прочей мутате.
– Это хорошо, когда у человека много свободного времени и есть о чем подумать, – кивнул Егоров. – Может, так все и получится. По-твоему. Я дам тебе шанс, а там уж как фишка ляжет. Может, останешься жив и десять лет будешь размышлять о всяком таком, отвлеченном. А может, сдохнешь. Сейчас приедет милиция, а за ней «скорая». Если врачи подоспеют быстро – твое счастье. Если «скорая» задержится, значит, не повезло тебе. Шансов у тебя пятьдесят на пятьдесят.
– Что-то не понимаю, – Вербицкий перешел на хриплый шепот. – Ты чего удумал?
Вербицкий дико вытаращил глаза, понимая, что сейчас начинается самое страшное. Он хотел крикнуть во весь голос, позвать кого-нибудь на помощь или взмолиться о прощении. Он открыл рот и промычал что- то невнятное, дар речи пропал. Егоров взял с дивана легкую подушку в цветной наволочке, вытащил из-за брючного ремня пистолет. Он шагнул вперед, прижал подушку к стволу пистолета и спустил курок.
Пистолетный выстрел прозвучал неожиданно громко, сухим эхом прокатился по полупустой квартире. Из разорванной пулей наволочки вылетел и поплыл по воздуху невесомый пух. Егоров отбросил подушку в сторону, наклонившись вперед, отстегнул наручники от трубы отопления, высвободил запястье Вербицкого, спрятал пистолет под ремень. В дверях он обернулся.
Вербицкий перевернулся со спины на бок, обхватив руками живот, он постанывал и кряхтел.
Через минуту Егоров вышел из подъезда. Он полквартала прошагал быстро, почти бежал. Он нашел машину там, где её оставил, в проходном дворе, под старым серым тополем. Егоров влез на сиденье, завел машину, но с места не тронул. Он сунул в рот сигарету, откинул колпачок зажигалки, посидел пару минут, глядя вперед себя пустыми глазами, выпустил носом табачный дым. «Вот все и кончилось», – сказал себе Егоров. Он только сейчас заметил, что на улице идет проливной дождь.
Он включил «дворники», медленно проехал двор и вырулил на улицу.
Эпилог
Перешагнув порог купе поезда Москва – Санкт-Петербург, Ирошников забросил вещи наверх, сел на нижнюю полку и начал разглядывать своих спутников, переводя глаза то на Лену, то на Ларионова. Минуту назад, только подали поезд, Ирошников вошел в вагон, потянул ручку закрытой двери купе, но тут кто-то дернул его за рукав куртки. Он обернулся, сзади торчала скучная физиономия Ларионова.
– Проходи, не задерживай движения.
Ларионов подтолкнул Ирошникова к уже распахнутой двери купе, но тот не двигался, будто врос в пол. За спиной Ларионова стояла Лена и хихикала. За несколько секунд Ирошников успел подумать о многом, успел сглотнуть слюну и сморгнуть глазами.
– Давай, чего ты растабарился в проходе?
Ларионов уже с силой толкнул Ирошникова в спину. Тот, наконец, передвинул тяжелые ноги, шагнул в купе, хотел сказать что-то подходящее случаю, но только тряхнул головой. Слов, подходящих именно к такому случаю, просто не нашлось. Он подумал, обернулся на Ларионова и раскрыл рот.
– Чего это ты пришел?
Вопрос остался без ответа. Ирошников, забросив вещи наверх, рухнул задом на нижнюю полку. Теперь он испытал нечто похожее на злость: Ларионов пообещал лишь передать письмо Лене, ни больше, ни меньше. А он пришел к поезду, да ещё Лену с собой притащил.
– Да, друзья встречаются вновь, – сказал Ирошников.
– А ты, как всегда, не доволен, господин Шеваловский? – Лена вновь захихикала, переглянулась с Ларионовым.
– Проводить, что ли пришли?
Ирошников попробовал улыбнуться, но испытал странное чувство. Казалось, вместо лица у него резиновая, неподатливая к движениям маска.
– Ты удивительно догадлив, – сказала Лена. – У меня большая сумка, а у Димы чемодан. Вывод: мы пришли тебя провожать. А сейчас ты всплеснешь руками и спросишь: а вы понимаете, какой опасности себя подвергаете? А мы ответим, что понимаем, но ради тебя готовы…
– На тяготы и лишения, – вставил Ларионов. – Готовы вместе с тобой перейти на нелегальное положение и даже сменить национальность.
– Много шутишь – это к слезам, – Ирошников зло глянул на Ларионова.
– Вопрос только, к чьим слезам, – Ларионов продолжал скалить зубы и переглядываться с Леной.
Ирошников решил признать свое поражение.
– Правда, я что-то не догоняю, – он пожал плечами. – Вам что, лишние неприятности нужны? Своих мало?
– Значит, мало, – подтвердил Ларионов, догадавшись захлопнуть за собой дверь. – Между прочим, у Лены курица жаренная с собой, а у меня пиво. Поедем с комфортом, как полагается людям среднего достатка.
– Так зачем вы здесь? – повторил Ирошников, но снова и не получив ответа, только запыхтел на своей лавке. – Все-таки, Дима, ты нехороший человек.
