более. Вообщем, младенец – это несвоевременно.
– Ты так хорошо изучила историю вопроса, что хоть за диссертацию садись. Или хочешь устроить небольшой тест. Узнать, кто сидит в этом кресле, герой положительный или негодяй.
– Вот-вот.
– Денег на аборт я предложить не могу, потому что их у меня нет, денег этих, – Ирошников почесал затылок. – Прыгать и вышибать окна твоей квартиры мне тоже неохота. И вправду – ребенок сейчас не ко времени. Не знаю почему, но я рад. И когда только ты успела?
– Это дело недолгое. Вообще-то не хотела тебя огорчать, но в последний момент почему-то решила сказать правду.
Ювелирная мастерская, в которую направлялся Вербицкий, недавно переехала из центра на городскую окраину. Продышав круглый глазок в заледеневшем стекле автобуса, Вербицкий наблюдал за дорогой, разглядывал однотипные панельные дома. Когда водитель объявил «остановка сбербанк», он спустился по скользким автобусным ступенькам на расчищенный до асфальта тротуар и спросил дорогу у дворника, устроившего перекур.
– Черт его знает, где тут мастерская ювелирная, – плечом дворник оперся на черенок метлы, словно инвалид на костыль. – Я и не слышал о такой.
– Там ещё ателье в этом доме, – Вербицкий засомневался, туда ли он вообще приехал.
– Ателье? – сняв белые матерчатые рукавицы, дворник скатал их трубочкой, сунул в карман телогрейки. – Тогда понятно. Это в старом доме, красном, – он показал рукой направление. – В прежние годы там общество трезвости помещалось, – дворник презрительно усмехнулся и дыхнул на Вербицкого какой-то сивухой, словно давая понять, что и прежние трудные годы лично он в обществе трезвости не состоял. – Потом взамен общества устроили еврейскую общину. А теперь уж и не знаю, что там есть. Красный дом, сразу увидишь.
Путь, указанный дворником оказался не так короток и прост, как показалось в его начале. Поплутав между домами добрую четверть часа, замерзнув и обозлясь, то ли на тупого дворника, то ли на собственную бестолковость, Вербицкий, наконец, отыскал трехэтажное здание красного кирпича, похожее на барак или склад, прочитал крупную вывеску «Ателье» и мелкую «Индивидуальный пошив брюк и юбок». Хлопнув дверью подъезда, он спустился в полуподвал и нажал звонок обитой оцинкованным железом двери, почти мгновенно распахнувшейся. Здоровый малый кивнул Вербицкому как старому знакомому, провел посетителя темным коридором до торцевой двери, по соседству с которой находился туалет.
– Вот сюда.
Парень постучал кулаком по косяку двери и удалился.
Переступив порог тесной комнаты со слепым зарешеченным окошком где-то под потолком, Вербицкий шагнул к письменному столу, пожал сухонькую ладошку ювелира Бориса Самойловича Бернштейна, поднявшегося навстречу гостю. Потушив настольную лампу, отсвечивающую от стекла, покрывающего стол, Бернштейн зажег верхний свет, показал Вербицкому на стул.
– Вот так, Валера, – ювелир склонил голову на бок, – видишь, в какую дыру меня загнали? Почти всю жизнь проработал в центре города. И вот подарок на старости лет.
Перед тем, как присесть на стул, Вербицкий повесил верхнюю одежду на деревянную вешалку.
– Очень неудобно сюда добираться, – в ответ пожаловался Вербицкий и, положив на колени кейс, оглядел сырые, крашенные маслом стены. – Да, тесновато и темновато. Тут до чахотки досидеться можно. Не дай Бог, конечно. Хотя и в центре вы не во дворце сидели. В таком же сыром подвале.
– Центр – это знак престижа, – Борис Самойлович оперся локтями о стол и вытер ладонью вдруг заслезившийся глаз. – Боюсь, с этим переездом я половину клиентов растеряю. Солидные люди поедут на эти выселки только в крайнем случае.
– Вы-то с вашим именем, с вашей репутацией клиентов никогда не растеряете, – утешил ювелира Вербицкий, которому собственные слова показались насквозь лживыми. – Освоитесь на новом месте, и сюда клиенты дорожку протопчут. Может, ещё и новые появятся.
– Какие новые? – ювелир поднял печальные глаза. – Я надеюсь именно на старых клиентов, на ценителей красоты, на знатоков. А новые что? Они, эти бандиты или банкиры, придут раз-другой и исчезнут. За последние годы в нашей ювелирной сфере стали крутиться большие деньги, но почти пропали люди со вкусом. В прежние времена я не искал клиентов, они искали меня, хотя я далеко не Карл Фаберже. От новых посетителей, что за заказы? Перстни с печатками, золотые цепи, крестики. Ширпотреб, примитив. Для ювелира моего класса все это не интересно.
– Главное, чтобы деньги платили, – сказал Вербицкий. – А там не важно, что делать.
– Деньги многое значат в жизни, – согласился Борис Самойлович, – многое, но не все. Дожив до моих лет, вы сами выведите для себя эту истину. И вообще, простите за банальность, деньги – это не главное в жизни.
– А что тогда главное?
Вербицкий посмотрел на ювелира с интересом, но тот, не ответил, только загадочно поднял брови.
– Доживите, Валера, до моих лет, только доживите, и никаких объяснений вам не потребуется. Тем более, и объяснить это невозможно.
– Хорошо, обязательно доживу, – пообещал Вербицкий.
– Мои года не подарок, – Борис Самойлович почему-то всегда старался произвести на людей, даже тех, кто его давно и хорошо знал, рисоваться перед которыми не было смысла, впечатление слишком старого, небогатого, несправедливо битого жизнью еврея. – Болезни, плохой обмен веществ, руки слабеют.
– Принимайте витамины – это я всем советую.
Плохая примета: если ювелир жалуется на старость, на здоровье и слабые конечности, значит, задумал сбавить цену.
– От старости витамины не помогают, – ювелир разжал кулачок, посмотрел на свою ладошку. – Вот линия жизни у меня короткая, а я все существую, все копчу голубое небо. Хотя никого не радую своим
