очередной раз, Коладзе вскрыл две новые покерные колоды, отложил в сторону джокеров, перемешал карты.
Взгляды сошлись на его руках. Вадик работал не медленно и не быстро. Он положил колоду на стол, снова взял ее в руки. Раздал по одной карте, затем по второй. Взял со стола две свои карты. У Тоста на руках оказались «тройка» и «валет». Он прикупил одну карту, потом вторую, вышло двадцать очков. Коладзе тоже прикупил две карты. Третью карту не взял никто. Игроки открылись. У Тоста и Коладзе – по двадцать. У Миши и Анатолия Ивановича – шестнадцать и девятнадцать. Банкомет снял ставку.
– Пятьдесят баксов, – сказал Анатолий Иванович.
Игроки переглянулись. Тост кивнул.
– Принимается, – произнес Коладзе и начал скирдовать колоду.
Последнюю неделю Тост жил на квартире знакомой женщины по имени Валентина Ивановна, которая уехала по делам в Питер. Сегодня Жора сходил в гараж и пересчитал спрятанные в машине деньги. Наличности хватит, чтобы полгода прожить в Москве, с ее сумасшедшими ценами, и еще полгода в провинции. Сидеть на таких деньгах и чувствовать, как от смертельной скуки кровь киснет и медленно превращается в клюквенный морс, просто невыносимо. Нужна порция адреналина, а получить ее проще всего за карточным столом.
Из уличного таксофона Жора позвонил старому приятелю Вадиму Коладзе, карточному шулеру, державшему в Москве пару катранов, и спросил, не намечается ли в ближайшие дни приличная игра.
«Ты чего хочешь: поиграть или заработать?» – спросил Коладзе. «Ну, одно другому не мешает», – ответил Тост. Коладзе велел подъезжать на Красную Пресню: на квартиру прибудут два лоха из Сибири, настоящие денежные мешки. В Москве пробудут двое суток, летят к смертельно больному другу в Краснодар. Короче, сам бог велел наказать их на все деньги.
…Коладзе сдал по две карты, Анатолий Иванович прикупил одну и сказал «очко». Сгреб выигрыш и поставил на кон три сотни. Коладзе удивленно вскинул брови и, вопросительно посмотрев на Тоста, коротко бросил:
– Принимается.
Хозяин подцепил лохов в аэропорту Домодедово, предложил переброситься в картишки, а заодно и переночевать. Чтобы попусту не переводить деньги на гостиницу, парни согласились. Когда приехал Тост, провинциалы сидели на кухне и накачивались немецким пивом.
Одеты по последней моде, Мише лет тридцать с небольшим, Анатолию Ивановичу за пятьдесят. Коладзе, нацепив женский фартук, делал бутерброды и травил анекдоты. Через полчаса сели за стол и сделали первую ставку. Жора знал, что все проигранные деньги к нему вернутся, что Коладзе, хоть и косит под простачка, профессиональный шулер, который «обует» хоть черта. Проигравшие и победители этой игры известны заранее. Но Тост все равно испытывал что-то похожее на азарт и даже немного волновался.
– «Очко». – Анатолий Иванович раскрыл карты.
Коладзе выглядел озадаченным, Тост, подыгрывая ему, угрюмо смотрел в темный угол комнаты.
– Четыреста баксов, – слегка улыбнулся Анатолий Иванович.
– Принимается, – ответил Коладзе.
Он распечатал две новые колоды и уже перемешивал карты, когда в прихожей тренькнул звонок. Тост выругался. Вадим Коладзе погладил пальцами темные усы и недовольно проговорил:
– Лично я никого не жду.
Когда посмотрел на Жору, во взгляде его не было беспокойства. Местные менты без спросу не приходят – Коладзе платит участковому Глазычеву, – и его не беспокоят по пустякам и не мешают работать. Может быть, это сотрудники Главного управления внутренних дел Москвы? Вряд ли.
Раздался второй звонок, длинный, настойчивый. Коладзе хорошо знал: если пришли менты, беспокоиться не надо: по закону, хозяин катрана ничем не рискует, разве что останется без выигрыша. Ну, наложат штраф. Чисто символический, копеечный. Имеют право конфисковать выигранные деньги. Так он и не выиграл ничего, просто не успел. Значит, деньги могут конфисковать у фраеров из Ангарска.
– Может, не открывать? – подал голос Анатолий Иванович.
Зазвенел третий долгий звонок. Хозяин, не зажигая света, прокрался в прихожую, прильнул к дверному глазку. Перед дверью стоял человек в штатском костюме, за спиной топтался, словно застоявшаяся кобыла, участковый инспектор младший лейтенант Глазычев. Рядом с ним еще двое незнакомых мужчин, один в штатском, другой в форме. Коладзе вздрогнул, потому что в эту секунду из-за двери прозвучал зычный голос – такой громкий, что, кажется, человек пользовался мощным мегафоном.
– Говорит капитан полиции Бондарев! – прокричал человек. – Всем, кто находится в квартире, оставаться на местах! Лечь на пол! Руки завести за голову! Не двигаться! Съемщику квартиры Коладзе подойти к двери.
Сердце застучало часто и тревожно. Коладзе всегда оставался фаталистом и в душе был уверен, что неприятности найдут человека сами. Сколько от них ни скрывайся – все равно найдут, и тогда…
Он отступил в сторону, прижался спиной к стене, стараясь сообразить, с чего бы к нему нагрянула целая свора легавых. Не иначе кто-то из гостей привел ментов. Но кто? Жора Тост? Или эти парни, которые только косят под фраеров, а в натуре… Коладзе не успел додумать мысль до конца, как за дверью снова прозвучало его имя.
– Вадим, я повторяю последний раз. Слушай внимательно, – прокричал мент, – и точно выполняй все, что я скажу. Подойди к двери. Открой замки. Отступи на три шага назад. Ложись на пол. Руки за голову, и замри. Ты меня слышишь?
Коладзе уже открыл рот, чтобы крикнуть, что сейчас откроет. Черт с ними, пусть заходят. Найдут картонную коробку, набитую упаковками с игральными картами, и еще деньги тех лохов, что сейчас сидят в комнате. Что ж, у ментов сегодня удачный день. Они даже не садились за карточный стол, но уже выиграли…
Радченко попал в кабинет начальника полиции только на четвертый день своего пребывания в изоляторе временного содержания. Поздним вечером его, закованного в наручники, выдернули из каменного сарая, провели через внутренний двор, огороженный забором, сверху которого насыпали битого стекла и натянули пару ниток колючки.
В другом доме, где витал запах казармы, хлорки и гуталина, Радченко втолкнули в коридор, приказали не оглядываться, смотреть только под ноги и следовать вперед. Потом поставили лицом к стене, обыскали с ног до головы и втолкнули в кабинет, единственное окошко которого, забранное решеткой, выходило на пустую улицу. Приказали сесть на привинченный к полу табурет.
– Вот хотел на тебя посмотреть. – Капитан задрал ноги на подоконник и, сложив газету вчетверо, стал отмахиваться от мух. – Я в милиции без малого тридцатник отбомбил. М-да, разные мне экземпляры попадались… Но таких, как ты, нечасто видел.
– Я думал, вы хоть расскажете, что произошло, – заговорил Дима. – На каком основании я задержан? Почему нахожусь здесь четвертые сутки без объяснений, без предъявления обвинения?
– Ты бы лучше спасибо сказал, что я живым тебя вытащил с той площади, – хмыкнул в усы Урузбеков. – Ну а что произошло в магазине, тебе лучше моего известно. Официальное обвинение предъявят в прокуратуре, но знать суть дела ты имеешь право. Из показаний, которые я снял с потерпевшего и свидетелей, выходит, что ты допустил развратные действия… да-да… в отношении несовершеннолетнего Акима Лапаева.
– Что?!
– Не перебивай. Поначалу ты хотел изнасиловать мальчишку прямо в помещении магазина, но вокруг были люди. Тогда ты купил ему кулек конфет и сказал, чтобы пацан поднимался наверх. А ты на машине подъедешь, покатаешь Акима… Короче, развратные действия, принуждение ребенка к половой близости – это статья серьезная.
Радченко на минуту потерял дар речи, заерзал на табурете. Сидя в камере, он перебрал много разных вариантов, но такой в голову даже не приходил.
– Ну, я понимаю, если бы ты бабу трахнул против ее воли, – продолжал Урузбеков. – Но это же ребенок… Такое с ним сделать… Господи, просто в голове не умещается. Ты что, больной? Сколько таких
