– Ключи от квартиры у тебя?
– Бросил в почтовый ящик, когда уходил, – не поднимаясь с пола, ответил Вадик.
Он снизу вверх глядел на следователя, еще не веря в свое чудесное спасение. Суслин сел за стол, положил перед собой чистый лист бумаги.
– Адрес? – спросил он. – Вставай, я сказал, придурок хренов. Отвечай на вопрос. Ну, живо.
К полудню трактор на гусеничном ходу дотащил бумер до двора Собачихи. Тачку поставили за дом, подальше от любопытных глаз. Костян протянул деду трактористу мятую купюру, но тот испуганно замахал руками.
– Не, не, много, – дед тряс головой, поглядывая то на разбитую физиономию Кота, то на денежку в его руке. – Много. Могу нажраться.
– Так у меня меньше нету.
Дед долго качал головой, наконец, не снимая меховой рукавицы, взял деньги. И подвел грустный итог своим размышлениям.
– Придется нажраться. Понятно?
– Понятно, – кивнул Кот.
Повернувшись, дед, подгоняемый похмельной жаждой, быстро дошагал до трактора, ловко забрался в кабину. Заложив крутой поворот, выехал на улицу. Магазин в деревне открывался в полдень, а дешевую водку завезли как раз накануне. Костяк проводил трактор взглядом, улыбнулся и узкой тропинкой дошагал до дома. В сенях Килла, присев на корточки, скреб ножом мелкие картофелины. Он курил, роняя пепел в кастрюлю. Рама, усмехаясь, стоял над ним, наблюдая за ходом творческого процесса.
– Леха, ты чего это, дежурным заделался? – спросил Кот.
– Да эта сказала, что картошки наварит, если я почищу. Жрать хочется, блин, аж живот сводит.
– Димон как? – спросил Кот.
– Да она говорит, что все нормально, а в дом не пускает, – пожаловался Килла. – Стонет он все время. Хреново ему. Собачиха травы какие-то заваривает. Воняет – караул.
Дверь в комнату открылась, в сени вышла хозяйка.
– Когда вы поуспокоитесь? – спросила Собачиха. – Чем вашего друга задели? Отверткой, что ли?
– Нет, бабка, – помотал головой Килла. – На арматурину он напоролся. Чисто случайно.
– Угу. Я дура, по-твоему, круглая?
– Ну, как он? – спросил Кот.
– Счастье, что ни желудок, ни кишечник ему не пропороли. Начался бы перитонит, заражение. Тогда никакие мои травы не помогли бы. Повезло ему, отвертку в бок воткнули. Крови потерял много, а так ничего. Выкарабкается, потому что молодой.
Она посмотрела на Кота и Раму таким взглядом, что мурашки по спине побежали. Теперь понятно, почему тот ночной водила, перевозивший на «скорой» капусту, упорно отказывался показывать сюда дорогу. Такая старуха одним взглядом человека в гроб вгонит.
– Поубивают вас когда-нибудь всех, – выдала свой мрачный прогноз Собачиха. – Поубивают ни за что.
– Не мы такие, – ответил Рама. – Жизнь такая.
Собачиха не слушала.
– И машина у вас страшная. Катафалка какая-то.
Она хотела уйти обратно в комнату, но тут в сени со двора вошла девица лет двадцати. Голубые глазищи, короткая дубленка распахнута, на груди, туго обтянутой кофточкой, светлая коса. Рама неожиданно закашлялся, отступил назад. Костян хотел присвистнуть, но в последний момент передумал. Килла перестал чистить картошку, воткнул нож в половицу. Собачиха обняла девку за плечи, повела в кухню.
– Иди, родная, я там для твоей матери все приготовила, – пропустив гостью в дверь, старуха повернулась к парням. – Ну, чего уставились? Раздевайтесь. Вы только на себя поглядите. Как в говне ходите. Катька постирает, потом вам все принесет.
– А одежда хоть какая-нибудь есть? – забеспокоился Килла. – Ну, надеть. Не голяком же…
– Сейчас принесу.
Собачиха ушла, вместо нее вернулась Катька. Она тащила застиранные шмотки, сложенные стопкой. Бумазейные рубашки, брезентовые штаны, еще какую-то рвань. Парни, раздеваясь, поглядывали на Катьку, которая не отворачивалась, не стесняясь мужской наготы. Килла, скинувший с себя все, кроме дырявых носков, шагнув к девушке, ущипнул ее за мягкое место и заржал.
– Ну, чего на нас смотришь? Присоединяйся, – предложил он.
– Чего пристал к девушке? – Рама толкнул его в грудь, мол, убери свои грабли подальше.
– Защитник нашелся, – засмеялся Килла.
Катька посмотрела на Раму долгим взглядом:
– А ты чего не раздеваешься? Стесняешься, что ли?
– Мне и так нормально, – пожал плечами тот, не желая выдавать своего смущения.
