то.
Через час они сидели в уличном ресторане на улице Арфы, столики выставили прямо на тротуаре, но тенты над ними еще не раскрыли. Поэтому можно было пить кофе или красное вино, наслаждаясь весенним солнцем. С Сены порывами налетал теплый влажный ветер, а ясным утром фасады готических домов не казались унылыми и мрачными. Настя съела большой кусок мясного пирога и выпила стакан сока. Костян ограничился чашкой кофе.
– Представляешь, по этой мостовой ходили Гюго и Дюма, – сказала Настя. – Эту улицу Дюма описал в «Трех мушкетерах». Но в русском переводе она называлась не улицей Арфы, а улица Лагарп. Возможно, на этом самом месте пил кофе и сочинял свои ранние рассказы Хемингуэй. Тебе нравится Хемингуэй?
– Не особенно. Он все время повторяет уже сказанные слова. Будто у него пластинку заело. Или голову переклинило.
– М-да, оригинальное суждение. Впрочем, бог с ним… По этой улице гуляли Бунин и Булгаков. Здорово, правда? Против них ты ничего не имеешь?
– Я не слишком начитанный человек, – честно ответил Кот. – А то что они здесь гуляли, это очень здорово. Вдохновляет и окрыляет. Хочется самому что-нибудь сбацать. Вроде «Трех мушкетеров». Жалко, в прозе я не силен. На самом деле я поэт.
– Вот как? – удивилась Настя. – Сегодня мне везет. Встретить поэта… Такое со мной не каждый день случается.
– В Париже каждый второй мужчина – поэт.
– Ты заблуждаешься. Может быть, что-нибудь почитаешь? Или ты не помнишь свои стихи наизусть?
– У меня нет своих стихов, – покачал головой Кот. – Я их не пишу. Потому что поэт – это состояние души, а не пачкотня бумаги рифмованными строфами.
Костян разглядывал тучные стада туристов, в основном американцев и западных немцев. Люди брели вверх и вниз по улице, вертели головами из стороны в сторону, задирали лица к небу, не прекращая жевать хот-доги и сэндвичи. Брусчатка Латинского квартала была до зеркального блеска отполирована их башмаками.
– Как тебе Париж? – спросила Настя. – Первое впечатление самое сильное. И самое верное.
Костян разглядывал дебелую немку, остановившуюся у лавки с утварью под старину. Встав у витрины, баба глазела на плошки, расставленные за стеклом, и принюхивалась к запаху жареных каштанов. Одной рукой она поправляла прическу, другой почесывала толстую задницу, туго обтянутую джинсами.
– Париж-то? – Кот пожал плечами. – Богатый город. И лохов тут много. Короче, человек с головой на плечах и ловкими руками не станет стоять на паперти. Потому что работа найдется. Я бы еще кое-что добавил, только у меня со временем не очень.
Он посмотрел на часы, отметив про себя, что на встречу с нужным человеком безнадежно опаздывает. Кот потратил пару минут, уговаривая Настю встретиться еще раз. Особо распинаться не пришлось. Настя ответила, что в Париже живет ее родная бабка Ольга Петровна Зацепина, у которой есть вполне приличная двухкомнатная квартира. Внучка навещает старушку почти каждый день, можно вместе сходить к ней в гости.
– Если у старушки есть квартира, зачем тебе тратиться на отель? – удивился Кот.
– Ольга долго живет одна. Почти не выходит из квартиры. Даже научилась разговаривать с комнатными растениями. Она слишком быстро устает от людей. Даже от меня. И еще Ольга не любит, когда я называю ее бабушкой. Если завтрашнее утро у тебя свободно, можем заехать к ней. Старушка будет очень рада.
– Серьезно?
– Абсолютно. Встретимся на том же месте в десять утра.
– В таком случае, до встречи, – Костян поманил официанта, заплатил по счету, как принято, оставил на столе несколько монет. – Увидимся в гостинице.
Через полчаса Кот добрался на метро до двадцатого округа, прошагал до конца улицы, свернул в переулок. За столиком в винном погребке «Сикора» неподалеку от пересечения авеню Гамбетта с улицей Менилмонтан его ждал долговязый парень Артем Гречин по кличке Француз. Одетый в нестираные джинсы, прохудившиеся на коленях, и вытертую кожанку, он, забравшись в самый темный угол подвала, баловался дешевым красным вином. С недавних пор Гречин, получивший вид на жительство, произносил свое имя на французский манер: Анри Гречан.
В забегаловке чувствовался сладковатый запах дури. Сюда не забредали туристы и богатые оболтусы. Здесь тусовались цветные и сомнительная публика из рабочего предместья.
– Что ты себе позволяешь, мать твою? – Француз постучал длинным ногтем по стеклу наручных часов. – Слушай, я девок не жду по полчаса. А ты опоздал… Хрен знает на сколько.
– У меня были причины.
– У всех причины, ядрена вошь. Если бы ты…
– Если бы у бабушки был член, она была бы дедушкой, – не дослушал Кот. – Давай по делу.
– Слышь ты, кончай тут понты кидать, – Француз дыхнул Коту в лицо табачным дымом и злорадно усмехнулся. – Ты не у мамы дома. Ты тут вообще никто. Это чужая территория.
Француз общался со всеми людьми в своей наглой манере. Его переполняло чувство собственной значимости. Руки чесались перевернуть стол, смахнув с него бутылку красного и стакан, и пару раз насадить морду Француза на кулак.
– Ладно, – пересилив себя, кивнул Кот. – Какие обиды? Замнем для ясности. Я просто плохо знаю город.
– Хочу тебя обрадовать, – продолжал усмехаться Француз. – С «мерседесом» вышел полный облом. Тот лох, с которым мы вели переговоры, в последний момент дал задний ход. Говорит, что ему не нужны деньги, и вообще ссориться с местными властями из-за пустяка он не хочет. Три месяца как вид на жительство
