Поветкин, уставший от волнения, от комплиментов, от телефонных звонков, не смолкающих ни на минуту, от бестолковой суеты, царящей в театре всю последнюю неделю, выглядел немного усталым, но очень элегантным. Больше часа прошло после окончания спектакля, а театр все еще полон людьми, он гудит, как растревоженный улей. С трудом отбившись от репортеров, режиссер добрался до своего кабинета, упал в кресло, но понял, что не сможет усидеть и минуты. Повертевшись у зеркала, Эдуард Павлович решил, что в своем шикарном костюме, сшитым на заказ известным модельером, белой шелковой сорочке с рюшками на груди, тоже шитой на заказ, и бордовом галстуке-бабочке, он просто неотразим, хорош на все двести десять процентов.
Премьера «Черного бумера», задуманная как сенсация, как главное событие театрального сезона, превратилась в нечто большее, в настоящий триумф Поветкина и новой прима-балерины театра Ларисы Демидовой. Мало того, что на премьере присутствовали большие люди со Старой площади, три министра с женами, главы дипломатических представительств и посольств, крупнейшие бизнесмены и целая рота депутатов Парламента, это все так, семечки, ходить на Поветкина – это дань моде. Но еще ни разу в жизни, после того, как занавес опустился, Поветкина не вызывали на сцену аплодисментами двадцать два раза подряд. Он, за руку с солистами балета, с Ларочкой Демидовой, снова и снова выходил к самой рампе, кланялся и снова выходил. А шум оваций все не смолкал, и спина уже болела от этих поклонов, а голова кружилась от аромата цветов, но надо было снова идти.
Боже, какой успех…
Главреж подумал о режиссере Торопове, который, как шакал падалью, питался идеями Поветкина, и вздохнул с облегчением. В своем театре конкурент собирал отличную кассу и даже нагло трепался по телевизору о собственной гениальности. На премьере Торопов, пытавшийся сохранить инкогнито, сидел в заднем ряду и, по словам осведомителей Поветкина, не отрывался от бинокля. И вышел из зала совершенно потрясенный увиденным, стараясь остаться незамеченным, выскользнул, как жулик, из здания, даже оставил в гардеробе свою клетчатую кепку. Не нашел в себе мужества подняться сюда и через силу сказать несколько приятных слов. Что ж, пусть знает, кто в Москве первый номер.
Поветкин опустил руки и еще раз посмотрел на себя в зеркало, убедившись, что манжеты сорочки выглядывают из рукавов пиджака ровно на полтора сантиметра, и закончил рассуждения о Торопове вслух.
– Он просто обосрался, – сказал своему отражению Поветкин. – Жидко обделался. И в таком убогом виде смылся с глаз долой. Теперь ему остается только утопиться в унитазе.
Довольный собой, Поветкин вернулся к столу, смахнул на пол ворох газет с репортажами и рецензиями на спектакль «Черный бумер». Известные журналисты и критики присутствовали на прогонах и теперь, захлебываясь от восторга, пересказывали своими словами увиденное. Самым слабым, блеклым определением оказалось слова одной из бульварных газетенок: «смелый режиссерский эксперимент». Все солидные газеты писали о Поветкине и «Черном бумере»только в превосходных степенях: «новатор мировой сцены», «великий мастер, сломавший все стереотипы зрительского мышления», «колдовская смесь авангардного мюзикла и классического балета завораживает зрителя», «Черный бумер – самое значительное произведение Мастера»и прочее. Это приятно, это щекочет. Но после сегодняшнего триумфа, когда от шквала аплодисментов под потолком качалась огромная люстра, даже эти высокопарные фразы кажутся убогим уличным трепом.
Дверь приоткрылась, в кабинет робко, как-то боком, вошел помощник главрежа Василий Самсонов. Он тащил охапку белых роз, а на руку повесил корзину с хризантемами и лилиями. Поветкин раздраженно замахал руками.
– Ну, куда ты все это прешь? – заорал он. – Разуй глаза, у меня тут и так филиал ботанического сада.
На подоконниках и даже вдоль стен стояли корзины с цветами и банки с букетами.
– Себе забери, – Поветкин снова упал в кресло и стал зашнуровывать ботинок. – Жене подаришь. Раз в жизни.
– У меня с ней без этого… Без баловства.
Самсонов сгрузил цветы на стол для посетителей, корзину поставил на пол, вытащил исписанный листок.
– У меня тут вопросик. Банкет в ресторане заказан на двести персон. А Демидова в последний момент попросила внести в список неких молодых людей. Какого-то Бобрика, Радченко и Самойлова. Он же Элвис. Да, и еще какого-то Костю Логинова. Я понимаю, Демидова теперь звезда и все такое. Но где мне найти пять мест? Все расписано и согласовано. Я был вынужден отказать известным артистам, даже дипломатам. А тут эти сомнительные личности…
– Не путай божий дар с дерьмом, это ты сомнительная личность, – сказал Поветкин. – Для этих парней ты найдешь места. Кровь из носа. Понял?
– Конечно, – безропотно согласился Самсонов.
Оставив корзину, он схватил цветы и, развернулся, чтобы выйди. Но Поветкин подскочил к нему, вырвал букет белых роз, снял целлофан.
– Ничего себе веник, – сказал он и толкнул Самсонова в спину. – Свободен. Гуляй.
Поправив прядь волос, режиссер вышел из кабинета, промчался по коридору, сбежал вниз по лестнице. Остановившись у двери гримерки, деликатно постучал. Дождавшись ответа, вошел, плотно прикрыв дверь, пряча букет за спиной. Это была отдельная комнатка, которая Лариса Демидова получила вместе с ролью в «Черном бумере». Лариса сидевшая перед столиком, при появлении Поветкина встала. Она уже успела снять грим и переодеться в длинное платье с блесками. Глянув на ее обнаженные плечи, Поветкин облизнулся. Девочка выглядела немного уставшей. Кажется, она ждала совсем другого человека. Поветкин протянул Ларисе розы.
– Примите, пожалуйста, – сказал он. – В театре столько цветов, просто море. А я, бросив все, сам побежал к метро за этим букетом. Даже пальто не надел. Прямо так и помчался. По снегу, по морозу. Прямо как мальчишка, честное слово… Хотелось самому выбрать. Чтобы от души, от сердца.
– Спасибо. Очень трогательно. Надеюсь, что вы не простудились.
Лариса взяла букет, положив цветы на гримерный столик, наклонилась и чмокнула Поветкина в щеку. Сегодня, в день премьеры, режиссер рассчитывал на большее, на долгий крепкий поцелуй в губы, который он заслужил по праву.
