Уильяма, переполненное страхами за дочь. Письма от Уильяма не подразумевали наличия у Фрэнсис способности к ответственному, самостоятельному выбору и пониманию всех его последствий.
Письмо Сэма было очень милым и жизнерадостным. Он по-детски просто объяснил, что написание письма входило в его домашнее задание по английскому, и он подумал, что, кстати, мог бы написать это письмо ей. Сэм писал, что их будущий новый дом великолепен, поскольку вплотную примыкает к площадке для игр парка Ленгуорта. Кроме того, спальня Сэма будет расположена в своеобразном мезонине. Дедушка будет жить в комнатах, расположенных в боковой пристройке, а в гараже для мамы устроят студию. Сэм писал также, что ему купили новые футбольные бутсы с красными шнурками (разумеется, великолепные), а Дэйви начал учиться играть на скрипке. Он занимается дни и ночи напролет, и звуки его скрипки напоминают визги кошки, которую дергают за хвост. Гарриет сделала очень короткую стрижку, папа недавно переболел гриппом, а Алистер влюбился в новую заведующую школьной столовой. Сэм полагал, что Фрэнсис известно, что в Севилье выращивают великолепные апельсины, а вот футбольная команда у них отвратительная и не идет ни в какое сравнение с блестящими командами из Мадрида или Бильбао. В конце он написал: „Уф, 150 слов! Конец задания. Можно остановиться. Хорошего тебе малыша. С любовью, Сэм'.
От Лиззи ничего не было, хотя ее рукой был надписан конверт с письмом Сэма. Не было даже маленькой приписочки на помятом послании от племянника. Обижаться тут было не на что – ведь Фрэнсис сама хотела, даже требовала, чтобы Лиззи оставила ее в покое со своими заботами. „Думай о хорошем, прекрати эти пустые разговоры, занимайся конкретными делами', – говорила сестре Фрэнсис. Вот теперь у Лиззи и появилось это дело в виде одного из старых домов эпохи короля Эдуарда, что вытянулись в ряд вдоль одной из сторон городского парка Ленгуорта. Задние дворы домов отделяла от парка липовая аллея, а с внешней стороны у них имелись одинаковые низкие двустворчатые ворота, выходившие прямо на улицу. От нового дома было легко добраться пешком и до школы, и до „Галереи', и до боулинг-клуба, членом которого теперь стал Уильям. Он вступил в клуб больше для того, чтобы поддразнить Джулиет, но неожиданно затея эта пришлась ему по душе. „Я даже обнаружил у себя некоторые способности к боулингу, – писал он в письме. – Спорт этот, конечно, не для героев, но он тоньше, чем ты думаешь'.
Внезапно перед глазами Фрэнсис, словно наяву, возникла эта картина: лужайка перед домом, уставленная велосипедами; хлопающие двери и снующие повсюду дети; развешиваемое по воскресеньям выстиранное белье; звуки музыкальных инструментов детей; серьезные разговоры за едой на кухне; шум дождя и жалобное мяуканье Корнфлекса, просящегося с улицы в дом. Все это показалось ей вдруг до боли родным и одновременно ужасно далеким.
Дверь палаты открылась. Вошла медсестра – маленькая аккуратная испаночка с гладко зачесанными черными волосами. Она бесшумно ступала по полу ножками в белых тапочках.
– Сеньора Шор?
– Да, – отозвалась Фрэнсис.
– Вы следите за интервалами между схватками?
– Да, они повторяются через каждые пять минут, – сказала Фрэнсис. Она склонилась над сумкой, убирая письма. Они были из Англии, из прошлого. А она сейчас в Испании, на пороге будущего.
– Фрэнсис?
Она открыла глаза. Над ней склонился Луис. Он был одет в деловой костюм, а в руках держал большой букет цветов.
– Здравствуй.
– Как ты себя чувствуешь? Все прошло нормально?
– Да, – сказала Фрэнсис, с трудом усаживаясь в кровати. – Все прошло нормально. И достаточно легко. Наверное, это то немногое, что я могу научиться делать хорошо.
Луис положил цветы в изголовье кровати. Он выглядел взволнованным.
– Я примчался, как только узнал…
– Спасибо, – вежливо отозвалась Фрэнсис. Несколько секунд он всматривался в ее лицо, затем наклонился и поцеловал ее в лоб.
– Было очень больно?
– Конечно, без боли здесь не обойтись. Но доктор Рамирес мне очень помогла. Кроме того, эта боль – особенная, она созидающая. Хочешь посмотреть на него?
Луис взял ее руки в свои.
– Да, да, конечно…
Фрэнсис показала взглядом в ноги кровати, где стояла аккуратная пластмассовая кроватка-колыбелька на резиновых колесиках.
– Обычно кроватка стоит рядом со мной, и я все время смотрю на него. Но, когда я засыпаю, они почему-то откатывают ее. Иди и посмотри.
– Да, – сказал Луис, не двигаясь. – Мальчик.
– Да. Маленький мальчик. Со светлыми волосами и темными глазами. Как он мог получиться таким?
– Ты выглядишь счастливой!
– Еще бы мне не быть счастливой! – почти закричала Фрэнсис. – Я на седьмом небе. Я никогда в жизни еще не чувствовала себя созидателем. Может быть, завтра я буду плакать, так со многими случается, но сегодня мне принадлежит весь мир!
Он слегка сжал ее руки и отпустил их. Затем встал, прошел к ногам кровати и заглянул в колыбельку. Он, казалось, делал это с опаской.
– Возьми его на руки, – сказала Фрэнсис. Он сделал беспомощный жест и засмеялся.
– Взять? Но я не умею.
– Просто возьми и все! Ведь это так естественно! Подсунь руки ему под спинку и подними.
