Алистере, который умел пользоваться своей кушеткой, для того чтобы спасаться от самого себя, от того, что ему уже тринадцать.
„Мне кажется, что я уже никогда не смогу заснуть, – подумала Лиззи, глядя на Роберта. – Каждый нерв натянут, но угрюмо бодрствует'.
Она вернулась на кухню и включила электрический чайник. Она сделала это чисто автоматически, так же, как она могла бы включить стиральную машину или утюг. Почему люди всегда прибегают к помощи чая, когда их мысли разбросаны, словно перья из подушки? Что же они делали в таких ситуациях, до того как появился чай? Наверное, успокаивали себя бокалом медового напитка. Интересно, они действительно делали его из меда? И почему это Фрэнсис, будучи беременной уже три месяца, никому ничего не говорила, даже мне?
– Я хотела забеременеть, – сказала Фрэнсис Лиззи во время их второго разговора. – Хотела. Я хотела ребенка от Луиса, но мне кажется, что обоих заполучить не удастся.
– Но ты же знала, – закричала Лиззи, – ты же знала его настрой! Ты знала, как он среагирует! Я, конечно, не понимаю, как можно любить человека, настроенного таким образом, но ты, кажется, его любишь. Он же ясно высказывал свою позицию.
– Да, это тан. А что касается любви, настоящей любви, то когда любишь так, как я люблю его, то привыкаешь подстраиваться под такие качества любимого, которые раздражали бы тебя в любом другом человеке. Такие вот дела…
– Да, – тихо произнесла Лиззи, как будто ее одернули. Она сидела на паласе в гостиной в ночной рубашке, а телефон стоял на диване. Фрэнсис сказала, что тоже сидит на полу в своей спальне в Фулхеме и что на ней пижама Луиса и она теперь часто ее надевает, так как ей это нравится. – А он… – начала было Лиззи и осеклась.
– Что?
– Он просил тебя сделать аборт?
– Нет, – сразу ответила Фрэнсис.
– А сама ты не собираешься? Странно, но мы с тобой никогда об этом не говорили.
– Если я сделаю аборт, – заявила Фрэнсис, – то предам забвению все, что было между мной и Луисом, все, чем мы были друг для друга…
– Были? Ты что, не видишься с ним?
– Вижусь. Таи же часто, как и раньше, и он относится но мне с любовью.
– Что же тогда?..
– Лиззи, я знаю его и знаю себя. Я знала, на что шла, и сделала это. Теперь мне страшно, но я вся в ожидании. Я думаю, что поступила правильно и одновременно неправильно. Ты меня понимаешь?
– Да, – прошептала Лиззи. Она сжала трубку. – Могу… Могу ли я помочь тебе чем-то?
– Что ты имеешь в виду?
– Я не знаю точно, – ответила Лиззи, лихорадочно прокручивая в голове разные мысли. – Ну, я имею в виду помощь во время беременности, при родах. У тебя срок когда? Ты будешь рожать в Бате?
– Не думаю…
– Но в Лондоне будет тан холодно.
– Думаю, и не в Лондоне.
– Тогда?..
– Наверное, я буду рожать в Испании, – сказала Фрэнсис, – в Севилье.
Лиззи так и ахнула.
– Но почему? Ты сошла с ума!
– Не говори глупостей. В Испании отличные больницы. Там рождается много детей.
– Я не это имею в виду, – снова закричала Лиззи. Она стояла на полу на четвереньках, и трубка у ее уха почти касалась паласа. – Я имею в виду, тан далеко, вдали от нас, вдали от твоей семьи.
– Но это же не ваш ребенок, – спокойно заметила Фрэнсис, – это ребенок мой и Луиса.
– Но Луис не хочет его!
Повисла короткая пауза. Затем Фрэнсис спокойно проговорила:
– Он не хочет, чтобы я рожала, а это не одно и то же.
– О, Фрэнсис, – простонала Лиззи. Она устала и уже ничего не понимала. – О, Фрэнсис, с тобой все в порядке?
– Я не знаю, – ответила Фрэнсис. Голос у нее был напряженный, как будто она сдерживала слезы. – Я правда не знаю. – Она помолчала, затем добавила: – Просто я люблю его. Любила всегда. Просто люблю.
И положила трубку.
Роберт, зевая и перебарывая усталость, но сосредоточенный и серьезный, хотел узнать, что сказала Фрэнсис. Лиззи с трудом смогла ответить ему что-либо вразумительное. Она сообщила, что Фрэнсис даже не думает об аборте и, наверное, будет рожать в Испании. Тут она замолчала. Роберт подождал немного, затем вежливо спросил, не обидится ли она, если он отправится спать. Лиззи кивнула и автоматически подняла лицо для поцелуя. Роберт поцеловал ее в щеку. Потом он ушел, а она осталась на кухне, приготовила чай и принялась пить его, вновь и вновь прокручивая в голове то, что услышала от Фрэнсис. И делала она это не только из заботы о сестре, но из инстинктивного желания освободиться от ужасного скрипучего голоса,
