– Я слышала, что в Москве сбываются все мечты, но я ведь даже не мечтала о таком! – возбужденно произнесла Белла. – И какая милая, добрая женщина эта Радмила!
– Ага. Она семь шкур с тебя сдерет. Ты ж практически забесплатно на нее будешь работать, – усмехнулся Африкан. – Посчитай, сколько ты заработаешь и сколько она…
– Да? – расстроилась Белла. – Что же ты меня не предупредил?
– А это нормально, что она тебя обдерет, – философски добавил Африкан. – Она же кота в мешке приобретает. Сделаешь ты свою керамику, не сделаешь… купят ее, не купят… Это же риск! Может, ты пару сервизов сделаешь, а потом в запой уйдешь.
– Я?! Да я не пью вообще! – возмутилась Белла.
– А она откуда знает, твоя Сердюкова?.. В общем, Вишенка, это нормальные условия для начинающего. Нечего выпендриваться – я сам первое время почти забесплатно работал… Надо эти мастерские посмотреть, может, бомжатник какой.
– Да мне же там только печь для обжига поставить…
– Поставим, не волнуйся.
Белла некоторое время молчала. Она все еще не могла прийти в себя.
– Африкан…
– А?
– Это что же, мне придется тут остаться, что ли? Так надолго? В Москве?! – растерянно произнесла Белла. – А как же Анжела? А как же…
– Забудь о возвращении, – жестко отрезал Африкан. – Тебе судьба дала шанс. Не будь дурой – не упусти его.
Он развернул Беллу и поцеловал ее.
Над ними черной, страшной громадой возвышался памятник Петру Первому. Блистали золотом неподалеку купола храма Христа, а дальше, у горизонта, подпирали небо здания Москва-сити…
И это все теперь принадлежало Белле. Весь этот прекрасный, огромный город.
И этот мужчина с пронзительно-синими – цвета неба – злыми глазами тоже принадлежал ей.
И она сама была теперь – не просто Беллой Серегиной из поселка городского типа Ирга, а талантливой керамисткой, чьи работы выставлялись в Центральном Доме художника, что на Крымском Валу. Красавицей, одетой в бутиках, спелой вишенкой, на которую заглядывались все прохожие мужчины…
Определенно, она теперь никак не могла вернуться в Иргу.
Драматург Валеев на правах старого (и единственного!) приятеля обычно приходил к Африкану без предупреждения. По вдохновению… И не с пустыми руками.
В этот раз был очередной повод.
…Дверь распахнулась – перед Африканом стоял Валеев.
– Африкан, есть новости! – пританцовывая от возбуждения, Валеев вошел в прихожую, бережно прижимая к груди портфель, в котором пряталась бутылка кальвадоса. – Ты не поверишь… Я сейчас такое узнал! Такое!
Валеев не успел договорить – из дверей выглянула та самая девица, якобы дальняя родственница Африкана – Белла. В легком полупрозрачном платье, босиком, с разметавшимися по открытым плечам волосами. Она посмотрела на Валеева темными, яркими, влажными глазами и сказала в своей обычной, чуть диковатой манере:
– Ой, это вы… Здравствуйте!
– Здравствуйте, – отозвался Валеев и бережно передал Африкану портфель из рук в руки. – А Африкаша соврал, что вы уехали. Если бы я знал, что вы еще в Москве, то я бы принес еще вина. Для вас. Вы какое любите – красное или белое? А то у меня кальвадос… Господи, да я сейчас за вином сбегаю, быстро!
– Нет-нет! – испуганно воскликнула Белла. – Не надо никуда бегать! Я бы выпила кальвадосу. У Ремарка все пьют кальвадос – я мечтала попробовать этот напиток. Обожаю Ремарка – «Три товарища», «Черный обелиск»…
Она прошла обратно в комнату. Африкан повернулся к Валееву, показал ему кулак.
– Ты же говорил, что она твоя родственница! – обиделся приятель.
– Уже нет. Будешь к ней опять подкатываться – убью, – прошипел Африкан.
– Да убери ты кулаки, у меня в пятницу опять съемка, для «Культуры»… Я понял, понял! – прошипел в ответ Валеев.
Кальвадос принято пить из коньячных рюмок. Африкан достал «снифферы», открыл бутылку:
– За тебя, Белла…
– Да, да – за вас, Беллочка! – подхватил Валеев.
– Ой, горько как… – пригубив, сморщилась Белла. – Это же как водка…
– Это и есть яблочная водка! – засмеялся Валеев, с удовольствием и радостью разглядывая девушку. Она была такой хорошенькой, такой яркой… Она была – мучительно женственной.
– Что за новости? – тоже едва пригубив, настороженно спросил Африкан.
– Ты не поверишь! – спохватился Валеев, продолжая неотрывно созерцать Беллу. – У Попова покупают его сценарий.
– У Юрки Попова? У графомана этого? Кто?! – недоверчиво скривился Африкан.
– Пока точно не знаю, какая-то студия, из вновь открывшихся. Продюсер тоже какой-то неизвестный, и режиссера уже нашли – из молодых… Абсолютно, абсолютно неизвестный, до этого дня только короткометражки снимал! – выпалил Валеев. – В общем, этот несчастный Попов, который вешался недавно, теперь скачет от радости! Орет на каждом углу, что утер нос самому Денису Африканову. Дескать, Африкан его графоманом и бездарностью обзывал, а теперь он, Попов, круче своего учителя…
– Бред. Ты говоришь, что и режиссер молодой, неопытный? Как можно доверить фильм человеку, который не знает, что такое полный метр?.. – не поверил Африкан.
– Мало того, – с удовольствием продолжил Валеев. – Они намереваются просить из госбюджета двадцать миллионов долларов – на съемки фильма. И им эти деньги дадут, – торжественно заключил приятель.
– Точно, бред! – засмеялся Африкан. – Никто им этих денег не даст. Двадцать миллионов не пойми кому, каким-то темным лошадкам…
– Вот именно! – поднял палец Валеев. – Мэтрам нашим, мастодонтам отечественного кинематографа не дадут, а безвестному режиссеришке – дадут. Потому как наши мастодонты окончательно всех разочаровали эпохальными своими шедеврами… Парадоксальная, уникальная ситуация. Лови момент, называется! – засмеялся Валеев.
– Бред, бред… двадцать миллионов на эту лабуду с ряжеными!
– А почему – лабуду? – спросила Белла.
– Потому что я читал сценарий Попова! – рявкнул Африкан. – Пафосные сопли. Дубовые диалоги. Исторические факты все переврал… Зрители будут плеваться, а историки – исходить ядом, потому что сценарий Попова – на историческую тему… Окаменелое дерьмо!
Валеев был очень доволен эффектом, который его новость произвела на Африкана. И не потому, что он хотел досадить своему приятелю. Валеев, как и всякий драматург, тоже был ловцом эмоций. Он сплетничал для Африкана и про Африкана – другим своим знакомым. Валееву нравилось наблюдать за реакцией людей – как те кричат, возмущаются, плачут, смеются в ответ на те новости, которые он сообщал…
Африкан проорался наконец, налил себе кальвадосу и, мрачный, злой, опрокинул в себя махом стакан. Затем другой…
Белла с испугом наблюдала за Африканом. А Валеев – за ней. Кажется, бедная провинциалочка ничего не понимала в московских интригах – догадался он. Но эта наивность, неискушенность только придавали ей шарму.
Валеев смотрел на нее и томился… «Они долго не пробудут вместе, – подумал драматург. – Никто нашего Африкана долго выдержать не может. Все бабы от него сбежали… И тогда я возьму Беллу к себе».
В половине двенадцатого, когда весь кальвадос, а также коньяк Африкана (не хватило, догонялись!) были выпиты, все новости рассказаны, все секреты выведаны, Валеев вызвал такси и уехал.
