– Это Инесса призналась? – все так же нервно спросил он. – Что ее дети от старика-соседа? Естественно, что еще она могла сказать, на кого свалить, маленькая шлюшка...
Мое сердце словно заледенело.
– Анализ ДНК, который бесспорно доказывает...
– Ивашов давно умер!
– Была эксгумация. – Я хладнокровно решилась на блеф. – Наша наука...
– В России нет науки!
– В России только наука и есть!
В это время подошел официант с подносом.
– Я вам не человек, – спокойно заявил он Нику. – Это только до революции...
– А кто же вы? – набросился Ник и на него, наливая из маленького графинчика водки.
– Я работник общепита, – с достоинством заявил тот и удалился к себе за стойку.
– Вот дурак... – пробормотал Ник, махом опрокидывая в себя водку. Похоже, слухи о том, что только наука и есть в России, были хорошо известны Нику. Нищета и ядерные боеголовки...
– Ладно, – вдруг хладнокровно заявил он. – Родственники и родственники. Пусть потом напишут мне.
– Ты должен отдать им то, что принадлежит им по праву.
Он чуть не поперхнулся второй стопкой.
–
– Старинный серебряный медальон и сердоликового котенка. Кстати, ты в курсе, что на медальоне некий Франсуа Боле, ваш общий предок? Во время наполеоновской кампании он остался в России, женился, его дочь вышла за одного из князей Ивашовых...
– Боже, как интересно... – пробормотал Ник. – Инесса мне ничего не говорила об этом...
– Значит, ты признаешься, что эти вещи у тебя?
– Что? Ах, да... да, она подарила их мне! – вдруг с каким-то подъемом воскликнул он. – Помнишь, я приходил, многие ваши соседи отдали все, что осталось от дедушки... и она отдала.
– Она не могла отдать. Есть свидетели, которые подтвердят, что она неоднократно заявляла вслух, что никогда не расстанется с вещами Ивашова. Потому что они принадлежат ее детям. Это память об их отце.
– Чушь! Она меня любила, она для меня на все была готова... знаешь ли ты, что такое любовь, девочка? – с вызовом спросил он.
– Это к делу не относится. Отдавай все, а то в милицию заявлю.
Он метнул на меня взгляд, полный ненависти, и опрокинул третью стопку.
– Ты закусывай... – посоветовала я. – Или на закуску денег нет? Опять все на Виргиния свалишь?
– А я заявлю, что ты сумасшедшая, – вдруг сказал он. – Все знают, что ты сумасшедшая. Что ты меня оговариваешь. Мне ваша соседка говорила...
– Какая соседка?
– Та, с большими серьгами. – Он скривил лицо, и я неожиданно увидела перед собой светлый лик незабвенный Клавдии Степановны.
– Все равно заявлю, – весело сказала я. – Пусть разбираются. Кстати, у меня в здешней милиции знакомые. Капитан Фоменко, например... Тут, в провинции, и не посмотрят, что вы американский гражданин. Это вам не Москва, здесь дикие нравы, здесь зимой по улицам медведи бегают!
– Какая ты гадкая девочка... ты умеешь портить жизнь окружающим! – Он о чем-то напряженно думал. – Хорошо! – вдруг встрепенулся он. – Ты, конечно, кое в чем права, у детей должна быть память об отце. Фамильный портрет предка и все такое...
Он вскочил со стула.
– Не вздумайте от меня убегать, – строго заявила я. – Сразу пойду к своему капитану.
– Нет-нет, пара минут...
Он убежал, а меня вдруг стало трясти от напряжения и от какой-то дикой, безумной радости. Неужели он все вернет? Я налила его водки и тоже залпом опрокинула ее. Бармен за стойкой даже не посмотрел в мою сторону.
Вскоре Ник действительно вернулся, держа в руках какой-то сверток. По моему телу волной пробежали искры, я едва не упала со стула.
– Получай, – холодно улыбаясь, произнес он. – Я добрый человек. Дети не должны быть... как это?.. не помнящими родства.
Неужели получилось?!
– С-спасибо... – не владея собой, пробормотала я, разворачивая сверток. Мелькнуло старое серебро, лицо Франсуа Боле, которого я уж не надеялась увидеть. – Спасибо!
– Я добрый человек, в Америке очень прогрессивные люди... – бубнил он.
Но где же котенок?
