недавно казалось бессмысленным и ничтожным, оскорбляющим смерть, вдруг снова вышло на первый план.
– Князь! – орал за стеной Глеб. – Князь, вы вчера вечером забыли вымыть посуду! Что скажет наша гранд-маман?.. Я вам напоминаю – это не обязанность, это привилегия... Этюды Шопена и Рахманинова могут подождать.
– Не могут, – огрызнулся милый, обычно молчаливый Борис. – Сам бы помыл!
– Я наследник! Светлейший! А ты, Борька, – салабон-первогодок...
Они спорили о какой-то ерунде, но не зло, а скорее просто для того, чтобы пошуметь, повозиться, они напоминали разыгравшихся щенков.
– Кравчий, наливай вино, дворня, седлайте коней – сегодня великий князь желает осмотреть свои владения... – Глеб вопил какую-то ерунду до тех пор, пока не вышла Клавдия Степановна.
– Что это ты разорался так, Глеб? – сердито осадила она юношу. – И потом, какой же ты князь?
– А что?
– Ивашов с твоей матерью не расписывался. Вот если б по закону все было...
– Ха-ха-ха! Моя мятежная душа плевала на законы! Законы осуждают предмет моей любви... Кстати, один тип уже называл меня бастардом, но я единственный наследник короля в изгнании...
Он молол и молол какую-то несусветную чепуху, даже въедливой Клавдии Степановне надоело с ним препираться.
Все уже знали историю их семьи, но, странное дело, никого она не покоробила, некоторые даже стали благоговеть перед тем, что Борис и Глеб оказались сыновьями старого князя, – наверное, тому причиной была вновь вернувшаяся мода на благородных предков, и мало кого смущало, что мальчишки не носили фамилию отца.
Потом мальчишки загрохотали по коридору на роликах.
– «Я Жизнь мою мятежную пишу в благодаренье господу Природы, что, дав мне душу, блюл ее все годы. Ряд знатных дел свершил я и дышу», – завывая, произнес Глеб, проходя мимо моей двери.
– Что делал? – услышала я, как хитро спросил Борис.
– Блюл. Отчего малышня так подвержена звуковым ассоциациям?.. Это, Борька, один известный человек про себя написал, в середине шестнадцатого века. Скандальный, непримиримый и вспыльчивый, но очень честный. Звали его – неистовый Бенвенуто. Далее так: «Мой Рок жестокий без труда сношу; жизнь, слава, дар, дивящий все народы, мощь, прелесть, красота и стать породы; поправ одних, другим вослед спешу. Но мне премного жаль, что столько ране средь суеты потеряно годин: наш хрупкий разум ветр разносит всюду. Раз тщетно сетовать, доволен буду, всходя, как нисходил, желанный сын в цветке, возросшем в доблестной Тоскане». Тоскана – в Италии. Борька, ты бы хотел в Италию? Или во Францию?.. Ничего, мы когда-нибудь туда поедем...
Они ушли, а я наконец решилась встать – до того я медлила, как будто не решаясь начать этот день. Это был особый день – потому что именно сегодня я собиралась начать новую жизнь.
Я оделась в один из тех костюмчиков, что подарила мне Инесса, – шедевр Рафика Буранова, причесалась, как причесала бы она меня, изобразила на своем лице с помощью косметики легкое утреннее настроение – именно то, что она любила рисовать на мне.
Я вышла из дома.
Было еще тепло – иногда конец августа морочит голову последним теплом, но липы уже начали желтеть, разоблачая этот невинный обман. Я прошла мимо потаповского дома, потом меня догнали Борис и Глеб. Борис махнул мне рукой, а Глеб замедлил движение.
– Ты куда? – спросил он.
– В старый парк.
– На прогулку? Одинокая хорошенькая женщина... что ж, я готов предоставить себя в провожатые... Эх, Оленька, жалко, что ты на коньках не катаешься, – это такой класс!
– Вот еще, – сурово сказала я. – Да я и упаду, пожалуй... И вовсе я не одинокая – у меня в парке встреча.
– С ним? – сделал Глеб многозначительное лицо.
– Да. Очень важный разговор. Он меня уже давно просил... сегодня я скажу ему, что согласна. В общем, мы завтра уезжаем. Вместе.
– В Москву?
– Да.
– Как жалко... – расстроился Глеб. – Вот и Борька скоро уезжает... тоже в Москву, учиться.
– Но и ты ведь туда собирался после школы?
– Так еще год... Оль, ты его правда любишь? – вдруг спросил он.
– Правда. Это извращение, как ты считаешь?
– Ну почему? Вы же не родственники... и потом, не такой уж он старый...
– Много ты понимаешь... – фыркнула я, не удержавшись.
– Ты же сама спросила!!!
– Глеб...
– Что? – сердито отозвался он.
