Был целый участок, посвященный веку двадцатому, – все больше революционеры да видные партийные деятели (странное, однако, соседство решили избрать они!), бронзовые бюсты и звезды, но ближайших дат было мало, очень мало – в основном подхоранивали, и только родственников. «Я тоже умру», – вдруг подумала я.
Мы сели возле желтого склепа на узкую лавочку. У входа в склеп стоял небольшой постамент с ангелом, который коленопреклоненно упирался лбом в крест. Здесь вечным сном спали Ивашовы, и сам Николай Александрович, который в последнее время стал очень популярен – интересно, там, за облаками, знает ли он об этом?..
– Господи, господи!.. – пробормотала Инесса, прижавшись щекой к желтой стене. – Миленький Николай Александрович, помоги, подскажи, что мне делать!
– О чем ты? – встревожилась я. – Что-нибудь случилось?
– Ничего не случилось. Ты все знаешь, – сказала Инесса, прижимаясь к склепу, словно к последнему прибежищу. – Я влюбилась...
– Да, это не секрет, – усмехнулась я.
– Я тысячу лет никого не любила, и вот мое сердце переполнено этим чувством, и я даже боюсь дышать – а вдруг все лопнет в груди от лишнего вздоха...
– А Владимир Ильич?
– Володя? Бедный Володя... Это не любовь. Нет, вернее – тоже любовь, но другая.
– Послушай, а что же будет дальше? – вдруг опомнилась я. – Все об этом говорят – и твоя мама, и другие, но все больше предположения... Что с вами будет дальше?
– Со мной и Ником? Я не знаю.
– Ты говорила с ним? Или я опять спрашиваю лишнее...
– Ник сказал, что еще долго пробудет здесь. А потом... Если б знать, что будет потом! Мы пытались говорить об этом, но так сложно загадывать! У него в Америке свой мастер-класс, он там известный танцор, а здесь... здесь, в Тишинске, его карьера невозможна. Москва? Если в России, то только в Москве, но это опять сложности. Я поеду за ним, – вдруг решительно произнесла она. – Да, я поеду. Такое бывает только раз в жизни...
– Как же я без тебя... – всхлипнула я. – Пусть твой Ник танцует в Москве – там я могу видеться с тобой, мы будем вместе, но Америка... она так далеко!
– Увидимся! – прошептала она. – В любом случае увидимся. Теперь меня здесь уже ничего не держит. Я дождалась... – Она провела ладонью по шероховатой стене.
– Да, да! – пробормотала я, разливаясь в три ручья. – Ты дождалась!
– Так хорошо, что можно умереть, – сказала она, не замечая моих слез. – Ты когда-нибудь думала о смерти?
– Да вот, буквально только что...
– Я никогда не думала о смерти, – сказала она, высоко подняв брови, словно прислушиваясь к тому, что творилось у нее внутри. – Ни-ко-гда! А сейчас подумала – впервые. И решила, что это, наверное, не так страшно.
– Зачем, зачем ты думаешь о таких ужасных вещах?! – закричала я. – Ты не имеешь права! Это я могу думать о смерти, потому что я – сумасшедшая, но ты...
Она подняла на меня свои огромные, карие с золотыми искрами, рысьи глаза и сказала, выговаривая слова спокойно и четко:
– Потому что любовь и смерть всегда рядом.
– Мне страшно! Ты что, хочешь меня окончательно добить? Мне вон уже волосы отрезанные дарят – всякие другие сумасшедшие...
– Ах ты, милая дурочка, – ласково сказала она, опять пропуская все мимо ушей. – Я думаю о том, что смерть не так страшна. Помнишь, как у Цветаевой?
– А, это, ее известное... – немного отвлеклась я. – И ты помнишь?
– Да, единственное, что могу рассказать без запинки, потому что когда-то учила в школе – кстати, твоя тетя меня и учила.
– Да, тетя Зина очень любит поэзию!
– Это у вас семейное. – И вдруг начала, без всякой подготовки, без всякой паузы: – «Идешь, на меня похожий, глаза устремляя вниз. Я их опускала – тоже! Прохожий, остановись!» (кстати, никогда не опускала глаз!) «Прочти – слепоты куриной...» (ах, опять эта куриная слепота!..) «...и маков набрав букет, что звали меня Мариной и сколько мне было лет». (Ну, тут Марину можно поменять на нужное имя.) «Не думай, что здесь – могила, что я появлюсь, грозя... Я слишком сама любила смеяться, когда нельзя! И кровь приливала к коже, и кудри мои вились... Я тоже
– Да-а... – мечтательно произнесла я. – Но мне нравится еще и Ахматова, а у Ахматовой, если помнишь...
– Извини! – вдруг встрепенулась моя подруга, поглядев на часы. – Ник ждет! Он просил меня как раз к пяти...
– Ну, с Ником я не могу конкурировать! – проворчала я.
...Дома я первым делом застала Акима Денисовича. Он сидел на крыльце, на самом солнцепеке, и с изумленным, немного растерянным видом жевал травинку, сорванную тут же, возле ступеньки.
