– Да что ж вы такое говорите! – возмутилась она. – Ее надо реанимировать! Приборы там всякие...
Они полезли вместе с фельдшером в «Скорую», и через минуту я опять осталась одна.
– Оленька! – откуда-то из темноты выступил Вадим Петрович. А я о нем и забыла...
– Врачи могут ошибаться? – спросила я его очень серьезно.
– Оленька...
– Нет, вы погодите, вы мне точно скажите – она правда умерла, да? Ведь нельзя же просто так определить...
Он молчал, а перед глазами у меня стояла проваленная грудная клетка моей подруги. Огромный грузовик проехал ей по ребрам... Вадим Петрович мог ничего мне не отвечать – я уже знала, что Инесса умерла и никакие приборы ее не могут спасти. Огромный Минотавр...
– Разве такое возможно? – горько спросила я. – И где тогда справедливость?
– Оленька, я...
– Почему самые лучшие, самые умные, самые красивые...
– Мне очень жаль, – тихо произнес он.
– Я ее так люблю! – пожаловалась я ему, не смея говорить о подруге в прошедшем времени. – Нигде и никогда... И ведь она только встретила...
Я хотела сказать о Нике, явившемся из Америки, но он тут же исчез из моих мыслей, в данной трагедии он был все же лицом второстепенным.
– А Борис и Глеб! – с ужасом воскликнула я. – Они ведь теперь...
– Оля, послушай! – строго начал Вадим Петрович, но я не дала ему договорить:
– А я? Как же я без нее?!.
Я уже не владела собой – мне было так плохо, что я упала ему на грудь, обняла, и мы так стояли долго, очень долго, посреди грязевых потопов, сверху на нас лило, словно из крана, но мне уже было все равно, что творится вокруг и кого именно я обнимаю. Он тихо гладил меня по спине и тоже молчал.
– Как это случилось? – наконец спросил он.
Его голос дошел до меня словно издалека.
– Отелло душил Дездемону. И чтобы маленькая девочка не видела, как убивают ее мать... а потом пришел Минотавр! Нет, он был с самого начала, это он хотел задушить...
– Кого? – с отчаянием воскликнул Вадим Петрович, прижимая меня все сильнее. – Нет, я тебя не оставлю, я тебя теперь точно не оставлю...
– Оля! – вдруг услышала я сквозь шум дождя. – Оля, ты где?
Я узнала тетин голос.
– Вы идите, – сказала я, оттолкнув наконец Вадима Петровича. – Идите! Только не сейчас!
– Я не могу...
– Иначе вы никогда меня больше не увидите! – твердо произнесла я.
– Оля! – причитая, тетушка приближалась.
Вадим Петрович отступил назад и исчез во тьме.
– Вот ты где! Что же ты не идешь... Горе-то какое! Что врачи-то сказали?
Я упала тетушке на руки, и дальнейшие события стали разворачиваться со мной словно в полусне – в последующие дни я совершенно ничего не соображала и ни о чем не помнила.
Я помнила только, как тетя Зина довела меня до дома и там мыла в старой ржавой ванне, пыталась снять с меня грязные лохмотья, в кои превратилась моя бывшая ночная рубашка, но я не давалась, утверждая, что мне надо вернуться и лечь возле грузовика Потапова на то самое место, где до того лежала Инесса.
Вообще эти три дня до похорон были самыми безумными в моей жизни – в моменты просветления между приступами отчаянной душевной боли я с неким раскаянием ловила себя на том, что не убивалась так даже из-за маминой смерти. Но ничего удивительного в том не было – Инесса была моей последней надеждой на спасение, моим ангелом-хранителем и, выражаясь высоким слогом (в такие минуты только высоким слогом и получается выражаться), маяком среди бурного моря, и без нее мне только и оставалось, как разбиться о скалы. Я даже не удивлялась и не огорчалась тому, что, вероятно, в ближайшее время окончательно сойду с ума...
Весь дом был в трауре и горе – о том, как переживало смерть Инессы ее семейство вкупе с Борисом и Глебом, я даже говорить не хочу, но и прочие жильцы впали в печаль. Тетя Зина плакала, обнявшись с Любовью Павловной, мадам Молодцова сняла с себя розовые одежды и облачилась в черные тона, ее блудный супруг ударился в скорбный запой, а Филипыч пару ночей подряд пытался повеситься, тем самым, я подозреваю, выказывая соболезнование – пока суровая Силохина не уложила его на несколько дней в больницу, для успокоения.
Приходили люди, знакомые и незнакомые, плакали вместе с Аристовыми – Инесса была слишком заметна и известна в Тишинске, чтобы ее смерть прошла мимо горожан...
Я же думала только об одном – как такое могло случиться?..
Конечно, всем уже была известна картина происшествия – все осуждали Люсинду (о Виргинии как-то особенно не вспоминали, и причиной тому, вероятно, были патриархальные настроения в городе – в таком вопросе всегда виновата женщина, тем более что с Виргиния и спрос был невелик, холостой мужчина, волен
