– Оленька! – в глубоком изумлении произнес он и выскочил из окна мне навстречу – босой, в одних плавках, длинные черные волосы его мгновенно намокли. – Что случилось?
– Лучше не ты! – сказала я, заливаясь слезами, которые совершенно не чувствовала из-за дождя. – Там...
И я указала назад, туда, где стоял грузовик.
– Что там?
Я не могла его посылать туда.
– Ты к телефону... Срочно «Скорую»! Дорога каждая минута...
– Да что там такое! – с ужасом, с отчаянием заорал он, наверное, уже почувствовав, что случилась беда.
В одно мгновение он оказался у потаповского грузовика. Я поползла вслед за ним.
– Мамочка! – крикнул он, упав на колени возле Инессы. – Ты меня слышишь!
– Да врача же вызвать надо! – тоже закричала я. – Ты что – дурак?!.
Мгновение он неподвижно смотрел на меня, словно соображая, как такое могло произойти, но потом, видимо, решил, что сейчас не стоит тратить время на расспросы, и бросился к нашему дому, задохнувшимся голосом сказав на прощание:
– А ты – с ней!
Я наклонилась над Инессой, прикрывая ее от дождя.
– Ник! – опять едва слышно позвала она. – Ник, ты...
Она звала Ивашова – ну конечно, кого еще она могла звать! Сердце мое едва не разорвалось от горя – как она любила его, даже в такую минуту...
Постепенно в нашем доме стал зажигаться свет, через несколько минут прискакал Глеб, на нем была теперь майка, надетая задом наперед.
– Телефон не работает! – выдохнул он. – Из-за грозы... так уже было! Сейчас дедушка...
– До больницы далеко?
– Добегу! Они приедут минут через двадцать! Я думаю, ее нельзя трогать... Сейчас дедушка, а ты – будь с ней.
Он развернулся, чтобы бежать, но я вдруг остановила его во внезапном озарении:
– Глеб! Там по дороге вдова Чернова – позови Вадима Петровича, он доктор, может быть, он пока чем- нибудь...
– Да! – Глеб моментально все понял и скрылся из глаз.
Чуть позже прибежал Валентин Яковлевич в пижаме, ничего не соображая, весь трясясь от волнения.
– Да что ж случилось-то такое! – в отчаянии закричал он, тоже бухаясь в грязь возле Инессы. – Девочка моя! Оленька, я ничего не понимаю, ты скажи – как она тут...
Молнии продолжали сверкать беспрерывно, я увидела, как от нашего дома бегут еще люди. Инесса затихла и больше ничего не говорила. Прибежали Любовь Павловна, тетя Зина и Борис.
Они что-то кричали и бегали вокруг, у тети Зины в руках был огромный зонтик, она раскрыла его над Инессой, плача при этом во весь голос. Борис стоял растерянный, молча, и я подумала, что совсем напрасно его позвали сюда...
В этот момент появился Вадим Петрович и стал расталкивать всех:
– Пустите, я доктор...
Никто не удивился его появлению, не возмутился – наоборот, все расступились покорно и с мучительным любопытством стали ждать, что он скажет.
Он пощупал пульс на шее у Инессы, потом разорвал на ее груди рубашку – все увидели огромное черное пятно на ее теле и проваленные ребра.
– Мальчика уведите! – тихо попросил он.
Тетя Зина отдала зонтик Любови Павловне и, сдерживая рыдания, потащила Бориса к дому.
– Что? Ну что? – дрожащим голосом спросил Валентин Яковлевич. – Ее ведь можно спасти, да?
Вадим Петрович поднялся с колен и ответил тихо, уж не знаю, как в такую непогоду его услышали все:
– Она не дышит. И сердце...
– Господи, да где же «Скорая»? – запричитал Валентин Яковлевич. – Ее надо в больницу, там реанимируют...
Никто не верил в то, что Инессу нельзя спасти.
Через пятнадцать минут приехала «Скорая» вместе с Глебом, и санитары стали перекладывать Инессу на носилки, почем зря костеря плохую погоду, а старенький фельдшер, пока Инессу грузили, взял Валентина Яковлевича за руки:
– Я соболезную. Ничем нельзя...
Любовь Павловна уронила зонтик на землю.
