– Пишет?
– Нет, психология... дает советы.
– Тебе не нужны советы! – засмеялся Тарабакин. – Спасибо, суп замечательный.
– А что, я могу свести вас поближе, она девушка одинокая...
– Нет. Нет... Я не люблю таких.
– Каких?
– Стриженных под мальчика, с большими оленьими глазами. И в них, в этих глазах, – порок и страдание. Знаешь, у меня целая теория насчет женской красоты... Твоя Шурочка очень несчастна, судя по ее внешности и ее поведению.
– Ну, это слишком просто – она плакала накануне твоего прихода...
– Я боюсь несчастных женщин – если их не утешить, они причиняют несчастья другим.
– Увы, сегодня я ничем не смогла утешить Шурочку! – засмеялась я. – Ладно, Тарабакин, я не очень-то верю во все эти рассуждения, лучше расскажи, как живешь.
– А ты... ты тоже расскажешь?
– Само собой!
Я пришла в студию на следующий день – благо, прием новых талантов растянулся на несколько дней. Действительно – попадались иногда таланты среди молодых, и некоторые поступали потом в профессиональные училища. Другие до конца жизни играли в самодеятельных театрах, в свободное от работы время.
Студия располагалась в Доме культуры автомобилистов, который арендовало сразу несколько организаций. Здесь шли репетиции и показы спектаклей самодеятельного театра, несколько раз в неделю работала хореографическая студия для младших школьников, по субботам устраивались вечера для тех, кому за тридцать, а время от времени сходились на свои шабаши сетевики, которые официально назывались пышно и туманно – презентации и имели целью заманить как можно больше дурачков.
В зале уже сидело несколько человек из приемной комиссии – режиссер самодеятельности Эдуард Гербертович, известный актер – высокий и безумно красивый мужчина, который играл в спектаклях исключительно героев-любовников (я имела счастье быть несколько раз задушенной его руками в роли Дездемоны), завхоз Петренко – в его ведении были костюмы и декорации студии, художник Микитасов, эти декорации создававший. А еще уборщица Дома культуры Анна Савельевна, которая очень любила присутствовать на всех мероприятиях, которые в этом доме проходили. Ей было пятьдесят девять лет и абсолютно все равно – самодеятельный спектакль ли это или вечер для тех, кому за тридцать.
– Вот и Танечка. Присоединяйтесь! – махнул мне рукой Эдуард Гербертович.
В Кинешме он был режиссером настоящего, не любительского театра, но потом перебрался в столицу, решив, что в Москве дышится шире. Мне за преподавание в самодеятельности актерского мастерства платили не так уж много, но было ужасно приятно чувствовать себя в роли всезнающей наставницы.
– Следующий! – благородным басом крикнул герой-любовник. Он участвовал в этом мероприятии из каких-то своих личных побуждений.
На сцену вышла упитанная девушка в черном трико.
– Как вас зовут?
Она томным голосом промурлыкала что-то неразборчивое.
– Громче, пожалуйста!
– Панасюк Екатерина!
– Сколько вам лет, Катя? – с любопытством спросил Эдуард Гербертович.
Девица нервно захихикала и заявила, что считает этот вопрос очень нескромным.
– Начинается! – нервно шепнул мне на ухо герой-любовник. – Ваше счастье, Танечка, что вы вчера не присутствовали!
– А что?
– Вчера ни одной нормальной девушки не было – все ломаются, кривляются – тьфу!
– Милочка, мне абсолютно все равно, сколько вам лет, – благожелательно улыбнулся Эдуард Гербертович. – Скажите любую цифру – но так, чтобы я вам поверил.
Девица напружинила и без того плотные икры и с усилием крикнула:
– Восемнадцать!
– Не верю, – злорадно ответствовал мастер.
– Но мне правда восемнадцать! – набычившись, забубнила девица.
– Вполне может быть... Но вы мне скажите это так, чтобы я вам сразу поверил. Нет, скажите – пятьдесят. Итак, сколько вам лет?
– Пятьдесят! – мрачно и злобно произнесла юная Панасюк.
– Вот теперь верю! – потер ручки Эдуард Гербертович. – Какой-нибудь стишок нам почитаете?
– Почитаю. Крылов, басня «Ворона и лисица». «Вороне как-то бог послал кусочек сыра...» – начала она мрачным голосом.
После басни мастер заставил изобразить ее черепаху. Девица встала на четвереньки и очень медленно поползла по сцене, водя носом над полом, словно принюхиваясь. Художник Микитасов задумчиво любовался
