– Не знаю, – ответила я, продолжая разглядывать свои руки.
– Кто это вас так? – вдруг насторожился следователь.
Странная мысль пришла мне в голову – он же сейчас всех подряд подозревать должен, наверное, и меня просчитывает...
– Серж Мельников, – честно ответила я.
– На месте происшествия видели мужчину в джинсах, с длинными светлыми волосами. Это описание никого вам не напоминает?
– Сержа Мельникова, – тупо повторила я.
– У него были какие-то претензии к гражданину Полякову? – моментально насторожился следователь.
Не сразу до меня дошло, что гражданин Поляков – это мой Митя.
Пятно на ладони не давало мне покоя, я пыталась пальцем растереть его.
«Этой рукой я толкнула Сержа в грудь. Темные пятна – вовсе не слезы! Слезы давно высохли, а это была...» Я с ужасом посмотрела на свою ладонь – пятно было уже стерто, остались лишь темные бороздки.
– Были, – выдохнула я.
– Вы в курсе, где сейчас находится этот Мельников?
– В курсе, – потерянно произнесла я. – Липовая аллея возле театра «Априори». Может быть, он еще там...
– Служебный, домашний адреса знаете?
Я сказала ему все, что знала.
– Сидите здесь, никуда не уходите, – быстро, строго произнес он. – Я сейчас позвоню и приду.
– А куда я денусь? – растерянно произнесла я, продолжая рассматривать ладони. – Здесь же Митя...
Следователь вернулся через пять минут, сел рядом и с каким-то новым настроением взглянул на меня.
– Какие претензии были у Мельникова к Полякову?
– Я.
– Шерше ля фам, значит... – задумчиво пробормотал он. – Извините, это я так, пустые слова. Ревность?
– Он болван, – равнодушно произнесла я. – Серж просто болван. Я ему тысячу раз говорила, что не брошу Митю – я люблю его, а все остальное ерунда...
– Шерше ля фам! Ох уж эти «ля фам»! Красивая рыжая женщина, восходящая звезда телеэкрана, вся в веснушках, с желтыми как у рыси глазами... Я еще таких не видел. – Следователь говорил с осуждением и восхищением одновременно. – Есть отчего потерять голову и пойти на убийство. Хотя подобный случай – редкость в моей практике, так просто все оказалось. Впрочем, всегда все просто, только в кино разгадка прячется в самом конце сюжета. Жизнь груба, проста... Убивают по пьяной лавочке, по глупости – этого полно. Пьянчужки убивают своих вздорных щербатых собутыльниц или их новых дружков от того, что хмель ударил у голову... Вы уверены, что Мельников ревновал вас?
– Да.
– Вот она, страсть, – хмыкнул следователь.
– Амок...
– Что? – вздернул он брови.
– Амок – это припадок бессмысленной, кровожадной мономании. «Пена выступает у человека на губах, он воет, как дикий зверь, и бежит, бежит, бежит, не смотрит ни вправо, ни влево, бежит с истошными воплями, с окровавленным ножом в руке, по своему ужасному, неуклонному пути...»
– О господи, с вами свихнуться можно... Мономания? Извините. А у вашего Мельникова с головой все в порядке?
– Да вроде бы, – сказала я, глядя на свои руки. – Хотя недавно вышел из больницы, но это что-то несерьезное, на нервной почве...
Я точно знала, что психи не выглядят такими ухоженными, эстетствующими декадентами, что расшатанные нервы и поехавшая крыша – совершенно разные вещи. Но в тот момент я хотела только одного – чтобы Мельникова поймали и расстреляли. Непременно расстреляли, несмотря на все моратории смертной казни и гуманные отговорки.
– Из какой больницы?
– Не знаю, – равнодушно произнесла я. – Впрочем, у меня где-то адрес был записан...
Я вытряхнула содержимое сумочки прямо на скамью рядом с собой. Записная книжка, чьи-то визитки, расческа, зеркало, косметичка, журнал, мятные карамельки, памятка об использовании электробигудей, томик Стефана Цвейга, еще какие-то невероятные вещи... Следователь ловко поймал губную помаду, уже катившуюся к краю скамейки.
– Вот, кажется...
Я нашла листок, который всучил мне прыщавый юноша с компьютерного рынка.
– Потешная улица, дом три... Ничего себе! – нагнувшись к моему плечу, прочитал следователь. –
