вдруг сказала я.
Митя облизнул пересохшие бесцветные губы и опять закрыл глаза.
– Митя! Я тебя люблю, – быстро произнесла я. – Не бросай меня, пожалуйста, миленький, хороший...
– Нет... не брошу.
Я скорее угадала его слова по движению его губ, чем расслышала.
Доктор положил мне руку на плечо:
– Все, он устал, дайте ему отдохнуть. Позже еще увидитесь.
Импозантный, похожий на пингвина Ковалев исчез, в коридоре сидел только Девяткин. Наверное, по чину полагалось оставаться здесь именно ему.
– Как Дмитрий Игоревич? – вскочил он мне навстречу.
– Очень слаб. Вы поезжайте домой, что-то определенное будет известно не скоро. Сейчас ночь, вас жена, наверное, ждет, дети... – ласково сказала я.
– Я им уже позвонил, – заикаясь, произнес Девяткин, умудряясь смотреть на меня с сочувствием и обожанием одновременно. – Я с вами побуду, вам ведь тоже сейчас помощь нужна. Да, Танита?
– Как хотите, – махнула я рукой. – Здесь где-то буфет должен быть, идемте кофе попьем...
Время перед рассветом было самым хорошим с тех пор, как я получила страшное известие. Хорошим в особом смысле, поскольку у меня была надежда и вера в будущее.
Ближе к утру я узнала, что особых изменений в Митином состоянии не произошло, съездила домой, привела себя в порядок, а потом снова вернулась в больницу.
– Ваш муж сумел дать показания, – сообщил следователь, поймав меня в больничном коридоре. – Свидетели его тоже опознали.
– Были свидетели?
– Да, жильцы соседнего дома все видели – тепло, кто-то сидел у подъезда, кто-то на балконе.
– И это... точно он? – с замиранием сердца спросила я.
– Да. – Слова следователя падали точно в каменную пустоту, отзываясь в моем сердце глухой болью. – Сергей Мельников, ваш бывший одноклассник, Танита, постоянный пациент психиатрической клиники.
– Он сумасшедший? – закрыла я лицо ладонями.
– Так нельзя говорить. Его болезнь... – извините, я не доктор, может быть, не совсем точно передаю суть дела, только что консультировался с его лечащим врачом – вызвана внешними обстоятельствами.
– Как это?
– В юности он перенес тяжелое инфекционное заболевание, произошло осложнение на нервную систему. Время от времени он ложится в клинику, проходит курс лечения. До сего времени его считали совершенно адаптированным, никаких признаков агрессии. По сути, он нормален, кроме этих периодов.
– Почему же тогда...
– Трудно сказать. Доктора сами в недоумении, хотя, если честно, мозг – такая малоизученная область... Все, что угодно, может быть. Его никто не мог спровоцировать на убийство?
– Не знаю, – прошептала я побелевшими губами.
Было тепло, но холодный ручеек змейкой скользнул между лопаток. «Только смерть может разлучить нас», – кажется, нечто подобное говорила я Мельникову, когда отказывалась оставить Митю. «Я знала, что я глупая, – мелькнуло у меня в голове. – Но это уже не глупость, это уже зло...» Оставалось признать, что именно я спровоцировала Мельникова. Сделала так, чтобы в его затуманенном болезнью мозгу поселилась единственно возможная мысль – избавиться от соперника, от Мити, навсегда, разлучить нас с помощью смерти.
– Где он сейчас?
– Мельников? Не бойтесь, он уже у нас, за семью замками, вам ничего не угрожает. Кстати, взяли его на той самой липовой аллее.
– И?..
– Сопротивления не оказал. Правда, до сих пор ничего путного сказать не мог, все плакал. Будет психиатрическая экспертиза, и мне кажется, насколько позволяет сказать мой опыт, судить его не будут.
– А что будет?
– Ну, заведение закрытого типа, от нескольких месяцев до нескольких лет. А может быть, на всю жизнь. Наука решит.
– Наука... – с горечью прошептала я.
– Танита, придется в ближайшее время – я понимаю, все зависит от состояния Полякова – съездить на Петровку, дать показания...
– Хорошо.
Я шла по коридору и спиной чувствовала, как этот человек смотрит мне вслед. В его взгляде были осуждение, восхищение, любопытство – нечто подобное я заметила накануне у Девяткина, словно сам факт того, что из-за меня пострадал человек, почему-то придавал мне в глазах окружающих мужчин больше шарма.
