– Шурочка, разве ты ничего не знаешь? – спросила я, сложив руки на груди.
– О чем ты? Ах да... – Она изобразила скорбь на лице. – Ужасно, ужасно! Я сама так переживала из-за Сержа, из-за твоего Мити, что все это время приходила в себя. Но теперь я в порядке. Надеюсь, и ты тоже... Сообрази чайку, я тут конфетки принесла.
– Шурочка, Серж убил Митю, – сказала я, не меняя ни тона, ни позы. Упрекать и обвинять мою бывшую одноклассницу у меня не было сил. Да и прав тоже – ведь я сама, по собственной воле пошла у нее на поводу.
– Да знаю, слышала, – махнула она рукой. – А ты чайку сделай, правда. Уж очень холодно на улице.
– Проходи, – кивнула я ей на дверь, ведущую в комнату, а сама отправилась на кухню за чайником. Показалось мне или нет, что она вздохнула облегченно, когда я наконец пригласила ее? Как будто она до последнего момента боялась, что я устрою ей сцену, и морочила мне голову парикмахерской и конфетами... Впрочем, какая теперь разница?
Я разлила чай, Шурочка содрала целлофан с большой коробки конфет, мы чинно уселись друг напротив друга.
– Какая же это прелесть – горячий чай после мороза! – с наслаждением воскликнула Шурочка, обнимая розовыми пальчиками пузатую кружку. – А вот конфетку...
Я взяла одну, с карамельной начинкой, но она показалась мне совершенно безвкусной.
– Вообще сладкое в нашем возрасте очень вредно, – Шурочка причмокнула, разгрызая пополам конфету из соседнего ряда. – С кокосом... Ты знаешь, стараюсь не есть лишнего, но все равно – был сорок четвертый, а теперь сорок шестой. Ужас, ужас!
Меня покоробило, что она с одинаковым выражением говорила о Митиной гибели и своих размерах, словно это были вещи одного порядка.
С мороза она была очень хороша – юная, румяная. Словно начищенные полиролью, нестерпимо блестели огромные глаза. Я теперь рядом с ней казалась слишком бледной и невзрачной – как и в былые годы. Наверное, Шурочка тоже почувствовала перемену: она посмотрела на меня с жалостью – о, сколь хорошо я знала этот притворно-сочувствующий взгляд! – и произнесла сладким голоском:
– Таня, дорогая, во что же ты превратилась! Ты здорова?
– Физически – абсолютно.
– Да, я понимаю, о чем ты хочешь сказать, – трагедия, сердечная драма и все такое, тело здорово, а душа болит... Но ведь прошло уже столько времени, пора прийти в себя, встряхнуться! Я, собственно, потому и пришла – вдохнуть в тебя силы, возродить к новой жизни.
– Спасибо, – сдержанно ответила я.
– Ты сейчас работаешь, играешь где-нибудь? Снимаешься?
– Нет.
– Плохо.
Шурочка строго нахмурилась, но мне показалось, что в уголках ее тоненького извивистого рта мелькнула злорадная усмешка. Впрочем, может быть, мне действительно показалась. Я ее никогда не понимала – с ранней юности мне всегда чудился подтекст в ее словах и жестах, сейчас во всем этом следовало разобраться.
– Шурочка, можно тебя спросить?
– Да, конечно. – Она как будто напряглась внутренне, собралась, предчувствуя удар, который я готовилась ей нанести.
– Почему ты меня не предупредила, что у Мельникова не все в порядке с головой? – Вопрос я задала нейтральным тоном, в самой мягкой форме – боялась ее спугнуть, до правды мне надо было добраться любыми путями. А уж потом, когда все открылось бы, я бы ей устроила...
– Я не знала об этом, – поколебавшись мгновение, невинно ответила она. – Танюша, сама подумай, стала бы я тебе рекомендовать Сержа, если б знала, что он псих!
– То есть ты ни сном ни духом – что он болел когда-то, что перенес тяжелое осложнение...
– Конечно! – Она изобразила на лице ужас. – Я сама как узнала об этом, то чуть с ума не сошла – ведь он заходил ко мне в последнее время несколько раз, в доме был Витюшка... Чтобы я так собственным ребенком рисковала!
Я налила себе еще чаю – в горле у меня пересохло от волнения. Шурочка была не так проста, она увертывалась и выскальзывала у меня из рук, словно мокрый банный обмылок, подловить ее на чем-то было очень тяжело.
– Странно, что ты была не в курсе... – задумчиво пробормотала я. – Серж говорил о твоем предательстве – тогда, в юности, о том, что все-таки сумел тебе простить... Разве он имел в виду не то, что ты узнала о его болезни и бросила его?
– А Серж говорил, из-за чего мы расстались? – Шурочка так и впилась в меня взглядом. Блефовать я не хотела, но ради правды...
– Да, говорил! – вызывающе ответила я. – Поэтому вина за все случившееся...
– Неправда! – перебила меня Шурочка. Она с жадностью съела еще одну конфету и облизнула темные от шоколада губы. – Он только намекал, но прямо ни о чем не говорил. Так?
– А разве из намеков нельзя сложить цельную картину произошедшего? – сказала я и тут же поняла свою ошибку – мне надо было настаивать на своих словах, но я споткнулась на туманном слове «намек», и теперь Шурочка имела шанс... Она им сразу и воспользовалась.
– Намек – это лишь намек, – высокомерно произнесла она. – Его можно истолковать как угодно. Я
