– Да, – со вздохом согласился он. – Хотя насчет «новых русских» я не согласен. И вообще, само понятие «новые русские» спорное… Это проблема всех людей с устоявшейся жизнью. Некоторые даже просят, чтобы я придумал им какую-нибудь проблему, творческое задание, так сказать.
– Понимаю, – согласился Терещенко. – Когда-то один специалист вашего профиля уже посоветовал мне бродяжничать по Руси, прося милостыню Христа ради, предварительно раздав все… Тогда я отнесся к его словам несерьезно, а теперь вот его совет кажется мне профессиональным.
– Неужели? – Бармин рассмеялся удивленно. – Оригинальный совет дал мой коллега… Только, если честно, я думаю, что вам бы это не помогло.
– Я тоже так думаю…
– Кстати, о творчестве… Не попробовать ли вам им заняться?
– Мое творчество – моя работа. Действительно помогает, но только до определенного момента.
– Что ж, Федор Максимович, – вздохнул Лева Бармин, снова чирикая что-то в своем блокноте, – будем исследовать вас дальше. Вы не против того, чтобы я покопался в вашей личной жизни?
– Бога ради, от доктора у меня секретов нет! – замахал руками его посетитель. – Делайте что угодно. Вернее – что считаете нужным.
– Вы женаты?
– Да, уже много, много лет. За плечами – серебряная свадьба. Три дочери, красавицы и умницы… У старшей, Ани, – сын, так что я уже дедушка… – Меньше всего Федор Максимович напоминал дедушку, и не только своей подтянутостью и моложавостью, но печальным, мечтательным взглядом светло-карих глаз. – Любовниц у меня нет. Я, конечно, не без греха, но… Моя жена – абсолютно счастливая женщина, которая видит меня с самой лучшей стороны. Эк я завернул…
– А вы?
– Что я?
– Вы счастливы со своей женой?
– Да! – с глубоким убеждением подтвердил Терещенко.
– Понятно… Вы здоровы? Физически – вы здоровы?
Федор Максимович подходил ко всему ответственно – он задумался, а потом произнес решительно:
– Да.
– Дорогой Федор Максимович, абсолютно здоровых людей нет!
– И все-же – я практически здоров. Более подробно – небольшая дальнозоркость, вполне свойственная моему возрасту, гастрит, о котором я почти не вспоминаю, будучи приверженцем диетического питания, плоскостопие, которое тоже мне совершенно не мешает… Что еще? Ах да – тахикардия. Но я регулярно прохожу серьезное медицинское обследование, так что ни одна болячка не может застать меня врасплох, – нетерпеливо, чтобы отвязаться поскорее от неприятной ему темы, заявил он.
На самом деле Федор Максимович немного покривил душой – докторов он посещал не так уж часто, потому что был уверен в своем здоровье.
– Очень хорошо! – Лева искренне порадовался за своего собеседника. – Подвожу итог первой части нашей беседы – вы здоровы, богаты, довольны семейной жизнью, любите свою работу, имеете время на отдых и развлечения… Словом, все у вас в порядке, но тем не менее какой-то червячок сидит в вашем мозгу, потихоньку отравляя существование…
Лева исподволь подводил Терещенко к мысли, что ничего серьезного с ним нет. Возможно, он сам сумеет справиться, без всяких лекарств и глупых советов о пользе экстремальных развлечений.
– Да, это так.
– Так, да не так, Федор Максимович, – Бармин мечтательно пожевал кончик карандаша, уже всерьез собираясь рассказать Терещенко о Великом всемирном равновесии, которое каждому человеку до€лжно соблюдать, и что тоска милейшего бизнесмена – побочный эффект его благополучия, и ничего с ней не поделаешь, остается только смириться. Но в последний момент решил воздержаться от скороспелых выводов. – А что вы о детстве своем можете поведать?
– Обычное детство, обычная честная бедность, в какой жила в то время большая часть страны… – пожал плечами Терещенко. – У меня было не самое лучшее детство, Лева, но ничего такого ужасного, что бы оставило на моей психике вечное клеймо, нет. Я сам об этом много раз думал, оценивал каждый эпизод моего прошлого. Ну нет ничего, хоть ты тресни, – ни детских обид, ни особенных каких-то тягот пубертата… И в юности, и в зрелые годы – тоже! Вы, Лева, можете мою душу на составляющие разложить, можете заставить меня на тысячу тестов ответить, приборчики к голове подключить – все равно ничего не обнаружите, потому что я сам столько раз до мельчайших подробностей исследовал свою душу, но так и не смог понять, в чем причина моих теперешних депрессий. Кстати, может, мне не к психоаналитику надо, а к психиатру?
– Может, – легко согласился Бармин. – Нелегкую задачку вы мне задали – пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что…
– Вы в затруднении?
– Нет, мы пока только в самом начале пути. Что ж, будем работать. Да, будем работать, Федор Максимович. Тем более что я вижу, вы не от скуки маетесь – что-то действительно серьезное вас мучает.
– Спасибо на добром слове.
– Нет, это я так… Впрочем, не будем отвлекаться. Расскажите, хотя бы в общих чертах, отчего начинаются ваши депрессии, как долго продолжаются, в чем проявляются, по какой причине прекращаются. Словом, все то, что вы могли заметить, наблюдая за собой.
– Когда я работаю, ничего такого не происходит, все вроде бы хорошо, – наморщив лоб, стал припоминать Федор Максимович. – Хотя вру… Иногда сердце вдруг сожмется – тоска, как будто умер кто- то… Но очень быстро проходит – минут пять-десять такое длится, я даже внимания не обращаю. Отчего? Без понятия… В дороге бывает часто, дома, на разных светских развлечениях…
– Простите, Федор Максимович, что перебиваю, но вы точно уверены в своем здоровье? – встревожился Бармин.
– Я же говорю – практически здоров… – с досадой отмахнулся Терещенко. – Это что-то с душой! Иногда я могу тосковать неделю, только работа и спасает. Черт возьми, я даже не представляю…
– Расскажите, как вы живете с женой.
– Очень хорошо. Мы – дружная семья. Нежные, теплые отношения… Мне скрывать нечего – близость духовная и физическая. Наверное, я бы мог отдать жизнь за жену.
– Вы так любите ее?
– Конечно! Но тут дело даже не в любви, многолетняя привязанность и чувство долга…
– Федор Максимович, вы различаете любовь и чувство долга? – осторожно спросил Бармин. «Похоже, этот человек страдает от излишней ответственности, совсем себя заел…»
– Зачем их различать? – удивился Терещенко. – Разве это не одно и то же?
Бармин не торопился отвечать – он с мягкой улыбкой глядел на своего собеседника.
– Я, например, не понимаю, как некоторые бросают своих жен ради каких-то молоденьких вертихвосткок, – продолжил Терещенко. – Я не такой. Разве это недостаток?
– Н-нет, но… вы когда-нибудь испытывали страсть?
– Я же говорю – я люблю свою жену… – по слогам произнес тот. – Я не знаю, что такое страсть…
Бармин счел нужным перебить своего пациента:
– Минутку! Об этом поговорим потом, отдельно. Федор Максимович, вас что-нибудь увлекало в последнее время? Нет, я не о том! Какое-нибудь событие, происшествие, вещь… неожиданная мысль, интересный собеседник, наконец?
– Не помню… – промямлил сбитый с толку Терещенко. – Хотя стойте! – он тут же оживился. – Некоторое время назад я познакомился с одной художницей, автором очень интересных, забавных картин. Меня здорово увлекло, я даже скупил самые лучшие и развесил их в офисе…
– Вы любите искусство? Что именно привлекло вас в этих картинах?
– Без искусства нельзя, каждый культурный человек… – начал Терещенко, но тут же скомкал фразу. – А привлекла меня в ее картинах тайна. В них есть нечто… – Он пошевелил пальцами в воздухе.
– Понимаю, – с удовольствием кивнул головой Лева. – А сама художница, как женщина…
