узнавать в лицо и станут говорить друг другу – смотрите, смотрите, вот идет Елена Качалина, сама Качалина! – ласково произнес Терещенко и поцеловал ее руку.
– Это скучно, – равнодушно произнесла она.
– А что не скучно?
– Скажите, Федор Максимович, – Елена встрепенулась, вдруг озаботившись совсем другим вопросом. – Вы не боитесь, что вас видят вместе со мной? Как-никак репутация – вы ведь женатый человек…
– А вы – серьезная художница, Елена, а не ресторанная певичка, – спокойно произнес ее собеседник. – Да и потом, к чему ревновать? Мы же с вами знаем…
– Чисто дружеские отношения! – засмеялась она.
– Тс-с, уже свет гаснет… Начинается. Ничего удивительного нет, что столько знаменитостей собралось, – известный зал, известные исполнители, известная музыка.
– Да, сезон открыт, – рассеянно шепнула в ответ она.
Музыканты на сцене шелестели нотами, пискнула флейта, загудел гобой, прочирикала что-то скрипка… Потом суетливый хаос звуков затих, дирижер постучал по пюпитру палочкой, и на мгновение в зале повисла абсолютная, какая-то прозрачная тишина.
Первые такты мелодии Елена прослушала спокойно, почти с безразличием – уж Вивальди-то каждый насвистеть может, слишком затерты его «Времена года», – но потом забыла обо всем.
Было так хорошо, что хотелось плакать. На нее накатило странное ощущение, которое она испытывала только рядом с одним-единственным человеком…
Много позже, в тот момент, когда мелодия немного успокоилась и не столь пронзительно, страстно пели скрипки, она отвлеклась и оглянулась. Терещенко, облокотившись на мягкий барьер, смотрел на нее каким- то расплывшимся, гипнотическим взором. «Не надо было встречаться с ним… Но он так просил! Ладно, потом я скажу ему, что не хочу, что это глупо…»
Она кожей чувствовала взгляд Федора Максимовича, который скользил по ее плечам и сильно декольтированной спине – вечернее платье и не думало ничего скрывать.
«Не надо», – покачала она головой в такт своим мыслям и опять отвернулась к сцене. Но вернуть прежнюю сосредоточенность уже не удавалось – теперь она всей кожей чувствовала, как Федор Максимович сидит рядом и прерывисто дышит ей в шею, отчего становилось щекотно, смешно и… досадно. Ее пушистые волосы были убраны в высокую прическу, Елена даже захотела выдернуть из них шпильки, чтобы волосы закрыли спину, но потом передумала.
– Федор Максимович, – шепотом произнесла она.
– А? Что? – Он словно бы очнулся от оцепенения, взгляд с трудом сфокусировался на лице Елены.
– Вы хорошо себя чувствуете? Вы очень бледны…
– Я прекрасно себя чувствую, – твердо ответил он и осторожно, стараясь не шуметь, пересел поближе к столику, налил себе минеральной воды.
– Елена…
– Что?
– Нет, вы ближе… Вот так. Чтобы не мешать музыке…
Она неслышно пересела к Терещенко, тоже глотнула прохладной минералки. Здесь, в глубине ложи, было совсем темно, лишь лица выделялись бледными светящимися пятнами да переливались серьги Елены.
– Как красиво… – Он обратил внимание на ее серьги.
– Их сделал один мой знакомый художник-ювелир, у него мастерская… Я нарисовала ему эскиз. Выглядит эффектно, но никакой роскоши – серебро, обычный речной жемчуг…
– Вы хотите роскоши? Хотите, я вам…
– Да ну вас! – сердитым шепотом перебила его Елена. – Почему вы не слушаете музыку?
– Музыка прекрасная, – медленно произнес Федор Максимович, согласно кивнув головой. – Но я не могу… Я все смотрю на вас и думаю, что вы лучше всякой музыки. Скажите, Елена… когда вы слышите эти чудесные звуки, вы что-нибудь представляете, фантазируете?
В памяти сразу же возникло
– Да, – сказала она. – Картинки всякие…
– Картинки… – усмехнулся тот. – Я вас люблю. Вы заметили?
– Да. Я заметила некоторый не вполне формальный интерес к моей скромной персоне, – быстро произнесла она. – К чему это, Федор Максимович?
– Я без вас жить не могу. Я без вас умру, – торжественно и важно произнес он, словно читая молитву.
Снизу, из партера, повеяло холодом – Елена поежилась, и Терещенко заметил это.
– Вам холодно, – прошептал он и решительно, почти силой притянул ее к себе. Она растерялась и несколько минут сидела у него на коленях, прижавшись к нему всем телом. Заколка на его галстуке слегка холодила ее открытую грудь.
– Что вы делаете? – печально прошептала она. Теперь оркестр играл «Каприс» Паганини, неистово- страстная музыка стала фоном для следующих слов Терещенко.
– Милая моя девочка! – проникновенно произнес он. – Я готов отдать за вас жизнь. Чего вы хотите? Я все для вас сделаю…
Было бы неправдой сказать, что Елене были неприятны эти слова и эти объятия. Она чувствовала себя польщенной, ведь каждой женщине нравится ощущать себя объектом пылкой страсти, но с каждой минутой ею все больше овладевали сомнения.
Человек, у которого она сидела на коленях – милый, прекрасный, интересный и прочая и прочая, – при всех своих достоинствах не вызывал в ней ответных эмоций. Да, когда-то она подумывала о том, что неплохо бы быть еще ближе к этому богатому и влиятельному человеку, но все те эмпирические фантазии разлетелись в пух и прах, стоило лишь ей тесно прижаться к Федору Максимовичу, ощутить его тело на уровне физиологии, импульсов и тому подобных флюидов. Реальность оказалась иной – он был абсолютно чужим ей человеком. Ей даже стало неловко и тоскливо – совсем не его искали ее объятия пять минут назад.
– Мне неудобно, – прошептала она, отодвигаясь назад. – Я не хочу. Разве можно здесь… Я хочу слушать!
– Хорошо, – покорно ответил он и прижался на миг губами к ее плечу.
«Ничего страшного, – промелькнуло в голове у Елены. – Я потом постараюсь забыть это».
Она облокотилась на барьер и принялась старательно слушать музыку, и чем дальше, тем сильнее прекрасная мелодия завладевала ею. «Вы что-нибудь представляете, когда слышите эти чудесные звуки?» – вспомнился Елене вопрос ее сегодняшнего спутника. О да, она представляла…
«Я люблю его, – вдруг подумала она о том, что ей недавно под звуки музыки пригрезилось. – Ну да! Как же я не замечала этого раньше? Я люблю его, только его. Я его рисовала, моего принца…» Она так ясно осознала, что любит своего соседа – не этого, который сидел с ней рядом сейчас, а того, другого, дома, что мурашки опять пробежали у нее по спине. Игорь! Открытие очень удивило Елену – до сего момента она не подозревала, что кого-то действительно можно так сильно любить, да еще настоящего, живого человека. Неужели сны могут сбываться?
Уже играли другого композитора, но музыка опять звучала в такт ее мыслям. Или наоборот – мысли подчинялись чудесным звукам, которые говорили только правду и выносили на поверхность самую суть вещей, прежде скрытую мишурой обыденного существования.
«А вдруг мне только кажется все это, и ничего нет? Нет моего мальчика с волосами цвета меда… будто я сама его придумала… Игорь! Или он есть, но он вовсе не любит меня? Вернее, любит, но не так – просто испытывает ко мне определенный интерес? Ну да, наверняка наши отношения для него просто интрижка, а я навыдумывала себе какую-то неземную страсть. Боже, до чего глупо, я же всегда была разумной женщиной…»
Елене стало страшно, про Терещенко она совсем забыла. Надо идти… Надо срочно найти Игоря и спросить у него… Что спросить?
– Как ты ко мне относишься? Кто я для тебя? – шепотом, едва слышно, произнесла Елена, едва не плача
