напролет рвут друг друга во дворе за счастье приблизиться к ней. Так что мы остались внутри, обливаясь потом, страдая от постоянных укусов кровососущих насекомых и ничуть не умиляясь соседству грызунов.
– Зато тараканов нет, – оптимистично заметил я. Сильвию нужно было приободрить.
К счастью, мы проводили на Бутарирари не только ночи. До начала выступлений в деревнях оставалось несколько дней, и мы самостоятельно объездили остров. Мы гуляли в основном на стороне лагуны, где природа создала столь пленительную картину тропического рая, что легко можно было понять, зачем моряки девятнадцатого века бросали свои корабли и оставались здесь. В отлив воды лагуны отступали, и пляж превращался в голые заброшенные пустоши. Вдали, как мираж, мерцал океан. Но в прилив, когда прозрачная лазурная вода бесшумными волнами омывала белоснежный пляж, на котором не было ни единого человеческого следа, пейзаж становился совсем другим, и мы смотрели в бесконечность. Вероятно, под действием легкого солнечного удара мне пришло в голову, что сама жизнь родилась из всех оттенков синего – водянисто-синего, бледно-голубого, темно-голубого – и полутонов, чьи переходы разделялись сперва барашками, каскадом накатывающими на далекий риф, а потом горизонтом. Можно часами не делать ничего, лишь плыть, как бревно, в воде теплой, словно тропический воздух, и временами поглядывать на одинокие мангры, вдруг появляющиеся из воды, и стену кокосовых пальм, склонившихся над берегом манящей тенью.
Разумеется, стоило нам убедить себя в том, что мы вернулись в Эдем, как нас тут же удостоила появления морская змея яркой полосатой окраски. Эта змейка прославилась тем, что является самым ядовитым существом в мире, поэтому ее соседство во время снор-клинга над старым рыбоходом было нам не слишком приятно. Как и многие, я считаю змей самим воплощением зла и был бы рад, если бы в ходе эволюции у каждой ползучей твари появился большой флаг – чтобы люди точно знали, куда идти не надо. Видимо, я так и не оправился после своего опыта работы ландшафтным дизайнером, когда во дворе у одной пары стал свидетелем эпического столкновения разъяренной медноголовой змеи и смертельно опасной газонокосилки. С тех пор я побаиваюсь всего, что ползает. Правда, морская змея не ползала. Она даже не плыла, а просто качалась на теплых волнах, спокойно давала течению себя нести. Тут я вспомнил, что для того, чтобы это самое сонное в мире существо тебя укусило, нужно повести себя как настоящий идиот. Я слышал лишь о двух случаях укуса морской змеи: первая жертва сунула палец змее в глотку, а вторая инициировала прерванный половой акт между двумя влюбленными морскими змеями. Не думаю, что человечество сильно пострадало, лишившись двух своих столь ценных представителей. Даже Сильвия заявила, что змея «симпатичная» (видимо, с ней точно случился солнечный удар). А потом начала разговаривать с птицами. «Фью, фью!» – пропела она. Да, пляж на Бутарирари располагает к подобным вещам.
Главный плюс Бутарирари заключался в том, что численность населения на атолле составляла всего три тысячи человек, в связи с чем на нем царила почти идеальная чистота. Риф был живой, а запахи, доносившиеся с него в отлив, были отнюдь не мерзкой вонью разлагающихся трупов, мусора и дерьма, отравлявшими наше существование на Тараве. Однажды утром мы вышли из гостиницы и пошли в сторону океана, искать пляж, где лишь хороший снорклинг нарушал бы роскошное многочасовое безделье. Мы двинулись в сторону Укианганг, деревни на западной оконечности Бутарирари. Дорога тянулась от лагуны к центру атолла, куда не добирались ветра. Часам к десяти жар солнца стал беспощадным. Проходя мимо хижин с этой стороны дороги, мы видели местных жителей, дремавших в тени. Они ждали, пока жара спадет, чтобы выйти из дома. Иногда слышались детские голоса, оповещавшие всех о том, что мимо прошли ай-матанги. Но в остальном нас окружала полная тишина.
Я понял, почему ай-кирибати считают жителей Бутарирари ленивыми. Относительно частые дожди сделали жизнь на острове довольно беспечной. В отличие от центральных и южных Гилбертовых островов, где осадков почти не бывает, зато засуха царит постоянно, Бутарирари может похвастаться настоящим сезоном дождей. Поэтому выживание здесь требует гораздо меньших усилий. На большинстве других атоллов, где окружающая среда – одна из самых жестоких в мире, растет лишь кокос. Но на Бутарирари мы проходили мимо деревьев, отяжелевших от плодов хлебного дерева, пандана, бананов и папайи. Были здесь и маленькие огороды. Фруктов росло так много, что они даже валялись на земле – на любом другом острове Кирибати такое расточительство посчитали бы немыслимым. Лагуна и океан кишели рыбой. Термин «благоприятные для выживания условия», используемый международными гуманитарными организациями, всегда казался мне оксюмороном, но применительно к Бутарирари, где деньги значили мало, он действительно был уместен.
Поравнявшись с полями таро на выходе из Укианганга, мы свернули с основной дороги и ступили на узкую лесную тропку, ведущую на полуостров, мыс которого смотрел на север. Территория казалась необитаемой, и мы бросили камни – защиту от собак. Небольшая прогулка в зарослях – и мы вышли к океану, который, казалось, был полон решимости доказать атоллу свое старшинство. Волны с грохотом разбивались о риф, а их непрерывный рев прорезал стрекочущий звук, похожий на близкую молнию или артиллерийский огонь. Риф тянулся всего футов на пятнадцать, после чего обрывался в глубину. Волны, высокие и мощные, как в океане, разбивались и неслись к скалистому берегу в хаосе белой пены. За самой границей рифа на волнах колыхались традиционные каноэ с рыбаками, вышедшими за добычей пропитания на ужин.
Мы искали небольшой залив или бухту, откуда, скорее всего, и отплывали каноэ, надеясь найти спокойное место, где можно было бы понырять с маской. Мы чуть не сломали ноги, пробираясь меж узких расселин и скользких валунов, но наконец вышли к небольшой бухте с золотистым пляжем, где под тростниковыми навесами стояло с дюжину лодок. Окунувшись в бирюзовую воду, мы ныряли среди кораллов и рыбок ослепительных цветов. Прилив немало досаждал, заливая трубки и относя нас близко к опасным валунам, возникающим в самых неподходящих местах. Мы повернули к берегу, но вдруг оказались в самом центре стаи дельфинов. Их было около двадцати, и они словно решили устроить нам самый прекрасный спектакль, весело подпрыгивая в воздух, кружась и переворачиваясь, а затем снова падая в море. Танцуя вокруг, они, казалось, были так же счастливы видеть нас, как мы их, что конечно же не могло быть правдой.
«Те Айитибверере», театральная труппа, с которой мы путешествовали, для ай-кирибати была все равно что звезды Голливуда. Да, денег у них не было, и в шикарных особняках они не жили, их не преследовали папарацци и охотники за автографами, а о ботоксе и персональных тренерах они даже и не слышали, но в мире развлечений Кирибати они были лучшими. На Бутарирари им предстояло выступить в каждой из деревень. В составе труппы было пять женщин и один мужчина – его мы прозвали Лотарио, так как он был женат на одной из актрис, но крутил шашни с другой, что добавляло огонька представлениям. Актеры жили в соседней гостинице – государственной. Это была коробка из шлакобетона, весьма напоминавшая курятник. Там не было кроватей, водопровода и генератора, зато крысы водились в еще большем изобилии, чем у нас. Однако было у этой гостиницы одно преимущество: она стояла на отвесной скале с видом на лагуну. На Бутарирари часы от заката до рассвета проходят медленно и тихо, если, конечно, вы не путешествуете с женой и любовницей одновременно. Поэтому по вечерам мы обычно развлекались вместе с труппой. На закате мы чистили рыбу и пускали по кругу бутылку из-под соевого соуса, до краев наполненную тодди. Ай-кирибати играли на гитаре и пели под белым светом растущей луны и миллиона звезд. Нет ничего ярче лунного света на экваториальном атолле.
– Так, – сказала Тавита, допев чудесную песню и повернувшись ко мне и Сильвии, – теперь ваша очередь. Спойте что-нибудь.
Этого момента я боялся больше всего. На Кирибати нас часто просили что-нибудь спеть. Сами ай- кирибати ничуть не стесняются петь, потому что голоса у них, как у ангелов. Но когда я запеваю, маленькие дети начинают плакать, собаки – скулить, а крысы бегут к воде с намерением утопиться. Сильвия, девушка необыкновенной красоты и интеллекта, не знающего себе равных, свет моего существования, поет, как бешеная корова. А когда мы поем вместе, целые деревни разбегаются по кустам. Я попытался втолковать это Тавите, но та и слушать не желала.
– Спойте, пожалуйста. Не стесняйтесь.
И мы спели. Мы затянули «Человек с тамбурином» Боба Дилана и спели эту песню в точности как Боб – хриплым, гнусавым голосом, местами фальшиво. «Эй, человек с тамбурином, спой-ка мне песню. Я спать не хочу и не спешу никуда».
