Традиционно считалось, что все мы живем в реальном мире, но только марксистско-ленинская философия наиболее полно и адекватно его отражает. Поэтому мы только ее и изучали. Даже госэкзамен был во всех вузах по «Основам научного коммунизма». Толстенная книга – страниц четыреста, а то и больше! А на улице жара под тридцать, тополиный пух летит. Речка рядом, пляж, а нельзя – экзамен!
Готовиться к нему мы с однокурсницей начали в постели и заблаговременно. Сразу после обеда. Поставили перед собой будильник, чтоб, как глянешь, сколько до экзамена осталось, – ой, блин! – и быстрей дальше читать, не отвлекаясь. А дверь закрыть забыли.
Входит комендант общежития и видит такую картину: сидим мы вдвоем на постели голые, а на веревке, протянутой через всю комнату, сушатся моя рубашка, ее халат и другие, в том числе интимные вещи – сокурсница с утра стиркой занималась. Комендант – женщина строгая, но как быть? С одной стороны – аморалка: в одной комнате голые разнополые! А с другой – толстая книжка на двоих, и не какая-нибудь, а «Основы научного коммунизма» – то есть на лицо учебный процесс.
А мы даже как-то сразу и не поняли, кто там пришел, чего ей надо. Жара страшная, а до экзамена считанные часы.
– Некогда-некогда! – головами мотаем, не отрываясь от книжки. – Госэкзамен!
А то ходят всякие – то им соль дай, то сахарку, то заварки, то рублик-другой!..
А эта не уходит. Ей же бороться надо! А как, если мы даже оторваться не можем – коммунизм изо всех сил изучаем?! Стоит, ждет. Думает, наверное, мы про нее забудем, книжку бросим и за аморалку. А она тут как тут – ага, мол – и к декану, и к ректору! Жди больше! Нам вообще не до этого – госэкзамен!
Потопталась она, посопела, посоветовала одеться – это в такую-то жару! – и ушла.
Через несколько минут моя сокурсница, словно очнувшись, поднимает голову, смотрит на меня сквозь марксистско-ленинскую пелену и спрашивает:
– А что это за баба к тебе приходила?
– Это не баба, – говорю, – это комендант общежития.
– А-а, то-то я и смотрю – блузка, как у продавщицы сельпо! – И снова в книгу.
Надо же, думаю, не отрываясь от капиталистического способа производства, я и не заметил, какая на ней блузка.
Через несколько минут опять голову поднимает.
– А чего она к тебе приходила?
– Кто? – я уж и забыл.
– Кто-кто! – передразнила. – Да эта кривоногая!
– Комендант! – говорю. – Откуда я знаю! Она ко всем ходит! И никакая не кривоногая! Зачем зря наговаривать? – И в книжку.
А она ее – хлоп – перед самым моим носом и закрыла. Да таким противным голоском:
– Ах, коменда-а-ант, говоришь! Ко всем хо-одит. Не кривоно-огая! Наглая ты морда! – И хлоп меня научным коммунизмом по лбу!
А в нем больше пятисот страниц оказалось, а не четыреста, как я раньше думал. И, главное, за что?! Ну, пришла, ну, спросила… Что такого?! И никакая не кривоногая! Зачем зря наговаривать! Я всегда за справедливость!
Ничего не сказал. Встал. Пошел закрыл дверь…
И мы занялись аморалкой.
Очнулись – солнышко садится, а до экзамена – ой, блин! – десять часов осталось! Подруга сознательная. «Все, – говорит, – больше никаких сексуальных движений, а то завтра по паре получим!» И ка-ак навалились мы на этот коммунизм! Я одолел семьдесят страниц и спекся, а она – двести сорок пять, как утром выяснилось. С таким научным багажом мы и явились на госэкзамен. Но уже, конечно, одетые, хоть и жара.
Оба получили «хорошо». Но я-то за семьдесят страниц! А она за двести сорок пять! Ей обидно. «И здесь, – говорит, – ты выгадать умудрился!»
А я не мудрился. Я уже тогда понял, что научный коммунизм – это такая… коммунистическая наука, которую мы впитываем с самого раннего детства ушами, глазами, кожей, рожей и, прошу прощения, задницей. И независимо от того, сколько страниц прочтем, все равно все знаем! Знаем, потому что, как справедливо утверждается, именно это учение, как никакое другое, наиболее полно и адекватно отражает реальный мир – нашу советскую социалистическую действительность. А мы во всем этом живем – чего ж тут не знать!
Так и было какое-то время. И вдруг – бац! – не сходится!
Что такое?! Как не сходится?! Было все нормально!
Нет, оказывается, и раньше кое-что кое-где не совсем…
Засуетились, стали копаться, анализировать, разворошили историю, философию…
Действительно, обнаружилась некоторая разница между марксистско-ленинской философией и реальной действительностью! И чем дальше, тем больше! Разговорчики пошли – нехорошие. Мысли возникли – неправильные. Надо было срочно что-то предпринимать.
В марксизме-ленинизме, естественно, как усомнишься?! Это же Единственно Верное Учение, которое нам завещал Великий Ленин. Но после Ленина Сталин был. И очень долго. А он до двух-трех часов ночи не спал, а то и до четырех утра. Сидел один, все что-то химичил. Может, он какие страницы вырвал, а какие переиначил по-своему. Стали сличать – нет, Учение он сохранил, а вот реальность, действительно, исказил. Начали исправлять реальность – стало хуже для Учения. Из заснеженных далей явились странные люди, которые больно много знали. Другие, глядя на них, тоже стали думать. Сам собой пополз нехороший шепоток, что, мол, Сталин – это ого-го что такое, но и Ленин хорош! Тот еще жук навозный! А если даже Ленин «хорош», то что же хорошего он мог нам завещать?!
Надо было срочно что-то делать! КГБ зашевелился. Проинвентаризировали места не столь отдаленные и пришли в ужас – за несколько лет все растащили, вышки покосились, проволоку с заборов ободрали. Как быть?! Ведь для того, чтобы только все это восстановить, колоссальные средства потребуются. А придется еще и новые лагеря строить. Во-первых, надо вернуть туда тех, кто там раньше был. Они как старожилы и хранители традиций там просто незаменимы. Во-вторых, тех, кто их реабилитировал. В-третьих, тех, кто позволил реабилитировать. И в-четвертых, молодежь, зараженную вредными идеями ревизионизма. Подсчитали общее количество и попросили хозяйственников прикинуть расходы на реконструкцию, новое строительство и содержание. Те за голову схватились. А когда на секретном совещании спросили их мнение, однозначно заявили: «Врагам народа будем новые бараки строить, а у самих квартирный вопрос не решен! Разве это по-коммунистически?! Почему мы в первую очередь о врагах заботимся, а не о себе?! И потом, у нас многотысячный отряд творческой интеллигенции! Хватит пьянствовать! Пусть позаботятся об идеологическом здоровье народа!» На том и решили.
Партия призвала творческую интеллигенцию проснуться, идти в массы и не забывать свой долг перед народом. Объяснила, что отражать действительность надо по правилам, а не абы как с пьяных глаз. Кто сразу понял – наградили. Кто не сразу – пристыдили и постращали. А тех, кто оказался неспособен усвоить элементарные правила отражения, – послали заново учить жизнь не по учебникам в места, где хорошо сохранилась флора, фауна и прежняя инфраструктура. Самых упертых, которые назло не хотели ничему учиться, – кому вообще запретили из кухни высовываться, а кого и вовсе поганой метлой из страны! Что хорошего они могут написать, если правила не знают?! И нечего их читать!
И читать стало нечего. А мы самая читающая страна в мире. Что делать?
И тогда из глубины народных недр родился спасительный, но аполитичный лозунг: «Хочешь читать – пиши!»
Партия поначалу даже перепугалась – в стране появились миллионы писателей! Незарегистрированных, не прикрепленных ни к какой организации, неконтролируемых и неизвестно что сочиняющих! Родина в опасности! Сгоряча решили вообще все запретить, к чертовой матери! А всех писак – на поля и заводы, в шахты и на стройки! Но как?! Они и так там – на полях, заводах, в шахтах, на стройках. Даже в армии и милиции! Днем работают, а по ночам сидят, чего-то думают, сочиняют… Что?! Никто же узнать не может! Даже те, кому по штату положено!
Но Партия тоже не без умных людей. Выход был найден. Подумали и решили – не надо ничего
