– Так стань! Какие трудности?
Вечером жена сразу внимание обратила.
– Что это сегодня ты озабоченный какой-то? Случилось что?
– Да вот, – говорю, – опять в комсомол вступать надо.
– Ты не выпил? – спрашивает настороженно. – На кой черт он тебе сдался?!
– Мне сегодня предложили: сначала в комсомол, потом в Партию, а потом, может, и квартиру дадут. Партком будет ходатайствовать.
– Ну, не знаю, – говорит уже другим голосом. – Если будут ходатайствовать, тогда, может, и стоит.
На выходные поехал к матери за комсомольским билетом. Искал-искал – не нашел. Вышел на улицу, старых друзей встретил, отметили, про билет и забыл. На следующие выходные опять за билетом собрался. Жена одного не пустила. Поехали вместе. И надо же – нашли!
Но становиться на учет все равно не спешу. На заводе, вроде бы в шутку, устроил социологический опрос: кому квартиру скорее дадут – коммунисту или беспартийному. Беспартийные говорят: «Конечно, коммунисту!», а коммунисты: «Абсолютно без разницы – ни тому, ни другому! Сейчас на это не смотрят. Взятку не дашь – ничего не получишь!» Вот и пойми! Но, с другой стороны, взятка от коммуниста, наверное, как-то солидней выглядит, чем от беспартийного. Или все равно?
Тем временем Митин из отпуска вернулся, а Селиванов ушел. Ладно, думаю, теперь он про меня, может, забудет. Не буду в комсомол спешить, а то заставят на дурацкие собрания ходить да еще и какую-нибудь бесплатную работу делать. К тому же неизвестно, поможет Партия с квартирой или нет.
Но через месяц Селиванов вернулся из отпуска и сразу ко мне.
– Ну как, стал на учет?
Узнав, что нет, отчитал и поставил жесткий срок.
– Не тяни! – предупредил. – А я им скажу, чтобы с тебя по две копейки взяли за те месяцы, когда ты не у нас работал.
– За те-то копейки, а за эти уже рубли! – жена бурчит. – Дорого мне твой комсомол обойдется, а Партия, чувствую, еще дороже. Оно не жалко. Был бы толк.
Стал я на учет. Заплатил взносы.
– Все! – говорю Селиванову. – Комсомолу я ничего не должен.
– Пиши заявление! – торопит. – Чего тянешь?
Написал: «Прошу принять в ряды КПСС, потому что хочу своим трудом укреплять благосостояние Родины».
Селиванов даже поморщился.
– Ну что ты написал?!
– А что?
– Надо писать: «так как хочу быть в первых рядах строителей коммунизма»!
Тут уж я скосоурился(?) – узнает кто-нибудь, что я так написал, засмеют ведь!
– Василь Сергеич, – говорю, – а нельзя как-нибудь по-другому? Попроще. Ну, скажем, «в первых рядах строителей лучшего будущего».
– Нельзя по-другому! – сердится Селиванов. – Да и какая тебе разница?! Это форма такая. Иначе переписывать заставят.
– Ладно, – говорю. – Я тогда новый черновик набросаю – покажу. – И опять забыл.
А Селиванов помнит. Выследил, как я слез с крана.
– Пойдем! – говорит. – Под диктовку напишешь. А то тебя не дождешься.
Пришли в красный уголок. Первый раз я там очутился. Ряды металлических стульев, сцена с длинным столом под красным полотном. Тумба-трибуна и большая белая голова Ленина. Все как положено. А на подоконнике – опупеть! – на черной подставке две черных чернильницы-непроливашки и две деревянных ручки без перьев! Только дохлых мух не хватает! Я таких приборов уже лет двадцать нигде не видел.
Селиванов потряс одну чернильницу, другую, посмотрел на ручки – одна красная, другая желтая.
– Да-а, – говорит. – Чернила высохли, но это не страшно – развести можно. А вот без перьев не напишешь!
– У меня шариковая, – успокаиваю. – Все цвета. Даже красный – как раз для Партии!
– Шариковая не годится, – не обращает внимания на мои шутки Селиванов. – Заявления о приеме в КПСС можно писать только простой ручкой и только фиолетовыми чернилами. А перо должно быть со звездочкой. Иначе не примут.
– Да таких перьев давно уже нигде нет!
– Ну почему? Найти можно. Где-нибудь в сельских магазинах должны быть. Если не в Подмосковье, то в соседних областях обязательно найдутся. Будем искать. Ты тоже обрати внимание! Может, где увидишь. Возьми тогда побольше! А я у Боркова спрошу, может, у него в парткоме есть.
Нет, думаю, не найдет он таких перьев, не выпускают их уже. И успокоился. Но Партия крепко в меня вцепилась! Нашел Селиванов перья. Оказывается, у секретаря парткома комбината Боркова две коробки их в запасе! Как увидел я это перышко с октябрятской звездочкой, так и вздрогнул. Раньше в школе был такой предмет – чистописание. Как же я его ненавидел! Неизгладимое впечатление произвел он на меня на всю жизнь, как стрелецкий бунт на Петра Первого. Матушка моя суровая была: чуть где перепутаю нажим с волоском – такую затрещину влепит!.. Очень хотела из меня человека сделать.
И вот, будто все сначала! Пять раз я это заявление переписывал, пока, наконец, без помарок получилось. Как полсмены отработал. Отдал Селиванову и вздохнул с облегчением. Но ненадолго.
Приняли меня в кандидаты и повесили сразу две нагрузки. Тут уж я окончательно уяснил, почему рабочий класс в Партию не стремится, а про кандидатов даже анекдот сочинил. На комбинате полторы тысячи человек работает, и разнарядка есть на рабочих, а не хотят! Только двое нас таких отважных и отчаянных оказалось, решивших достроить коммунизм во что бы то ни стало. Второму, Пете, тоже квартира нужна.
Время тянется медленно, когда делать нечего, а я работаю почти за двоих, нагрузки несу, да еще и действительность отражаю. Кандидатский год пролетел незаметно.
– Готовься! Скоро вызовут, – предупредил Селиванов. – Устав проштудируй как следует!
И жена в Партию вдруг поверила: ну, скоро тебя примут? – чуть ни через день интересуется.
Но вместо этого вдруг сюрприз.
Прихожу домой, жена вместо того, чтобы накормить, обогреть:
– Сядь! – говорит. – Признавайся, что ты натворил?! – Смотрит, как Мюллер на Штирлица, и устраивает форменный допрос.
– А в чем дело? – не понимаю.
– Почему за тобой милиция охотится?
– Какая милиция?! Почему охотится?! Я что, бандит?!
– Не знаю.
– Мне комбинат доверие оказывает – в Партию принимать собираются!..
– Какая Партия! Тебя в милицию вызывают! Участковый два часа под окнами топтался, хотел тебя застать. Вот, повестку оставил! Что ты натворил?!
Смотрю – и правда: такого-то числа, во столько-то часов, кабинет номер такой-то. Подпись, печать. Не понимаю!
Что же я натворил?!
Что же я натворил?!
Оказывается, много чего, и если бы не Партия, мог бы об этом и не узнать, творить дальше и в конце концов очутиться в местах не столь отдаленных. Так что, спасибо Партии!
Но сначала…
Надел я новый костюм, взял эту непонятную повестку и отправился в милицию. На пороге райотдела человек в штатском окликнул и повел меня внутрь. Вошли в красный уголок – все как положено: длинный стол под красным сукном, тумба-трибуна и белая голова Ленина. За столом еще один. Оба чуть старше моего возраста и тоже в серых костюмах. Представились, провели перед моим носом красными
