удостоверениями и стали спрашивать про жизнь. Сидим мы втроем, в серых костюмах, и мирно беседуем на общие темы. Но неспроста же меня сюда пригласили!
Наверное, будут агитировать вступать в их контору, подумал я. Как-никак кандидат в члены Партии, отслужил в армии, пью умеренно, матом стараюсь не ругаться. Как, интересно, у них с квартирами? Зарплата, думаю, больше, чем на заводе. По крайней мере, не меньше. Вступать или не вступать? Попрошу время на раздумье, решил, и с женой посоветоваться.
Но они, вместо того чтобы предложить непыльную работу, хорошую зарплату и перспективу на получение жилья и прописки, вдруг говорят:
– Борис Сергеевич, объясните, пожалуйста, как вас понимать! Мы, признаться, просто в недоумении. То вы критикуете КПСС и государственный строй, говорите, что многопартийная система гораздо более эффективна, а то подаете заявление о приеме в Партию! Странно, согласитесь.
Ничего себе, думаю! И кто же это мог на меня настучать?!
– Когда это я и кому говорил?! – делаю удивленный вид.
– А вот, пожалуйста! – и выкладывают из папочки какие-то записочки от руки.
Смотрю я эти записки, а там мои бывшие сослуживцы все обо мне! Но немного. По полстранички каждый – можно отбрехаться.
– Да это же когда?! Еще в армии! Молодой был, глупый!
– Помилуйте, всего три года назад! Вам тогда уже двадцать четыре года было!
– Да я, – говорю, – и в двадцать пять такой был дурак, извините! Жизни не знал. Попал под влияние западной радиопропаганды. Замполит – пьяница, никаких занятий не проводил. А люди интересовались, что в мире происходит, вот я и рассказывал! Только и всего!
– А на это что вы скажете?
И достают какую-то рукопись, красиво подшитую, машинописный текст через два интервала – все как положено. Начинаю читать – про меня! Целая книга про меня!! Повесть! Да какой я хитрый, коварный и глубоко законспирированный враг народа! Как изобретательно и умно вел антисоветскую пропаганду! И как намеревался свергнуть нашу родную советскую власть! Ну, думаю, влип!
Дочитать мне эту повесть не дали.
– Ну, так как, Борис Сергеевич?! Как все это совместить?
Сердце стучит, по всему телу холодный пот – обложили! Что делать? Как выпутываться? Посадят ведь!
– Не такой уж я умный и хитрый, как здесь написано! – говорю. – Со страниц этой повести предстает какой-то совершенно другой, незнакомый и совершенно чуждый мне человек! Это все чушь и неправда.
– Но вы же не будете отрицать, что хорошо знали и многократно встречались с Александром Смирновым?
– Конечно, нет. Мы служили в одном батальоне. И встречались неоднократно. Но я вовсе не могу сказать, что хорошо его знаю. Знаю только, что он с Сахалина. Помню, хорошо пел под гитару песню «Саласпилс» – как фашисты детей мучили. Жалобно так, душевно: «Захлебнулся детский крик и растаял, словно эхо…» Дальше не помню. Очень хорошо у него эта песня получалась, естественно. И сам такой худенький, бледный. Ума не приложу, почему его так занесло и зачем эта вся неправда?! Может, он заболел после армии. У нас там очень тяжелые условия были – организм и не выдержал.
– Он здоров и ясно пишет, как изощренно вы вели пропаганду. Начинали с Ван Гога и потом умело выводили нить разговора к политике!
– Ван Гог ни при чем! Я просто делился с ребятами впечатлениями о прочитанной книге. Он мой любимый художник и коммунистическую партию никогда не критиковал! Просто очень хорошая книга о нем была!
– И где вы ее взяли?
– Дал почитать командир роты капитан Хайкин.
– А с ним вы о чем говорили?
– О том, что Ван Гог замечательный художник, намного опередивший свое время, которому было невыносимо в мире капитала. Он сочувствовал рабочему классу и помогал шахтерам.
– Гм, – светлый недоверчиво впился в меня острым взглядом.
– А почему вы решили вступать в Партию? – смуглый спрашивает.
Вот, блин, не скажешь ведь, что Селиванов достал и, может, с квартирой Партия поможет, но у меня есть и другое не менее правдивое объяснение.
– Рабочие-коммунисты – более сознательный народ, чем беспартийные. У них отношение к жизни и работе намного серьезней. Мне это подходит. Я хочу быть вместе с такими людьми.
Тут белобрысый как вскочит, как закричит:
– Смотри! Я не таких давил! Неделю назад взяли одного гаденыша! Листовки расклеивал! Три месяца выслеживали. Взяли, как миленького!
Напугал он меня сильно. Сижу, не знаю, что дальше будет. А смуглый вдруг говорит:
– Николай Иванович, а может, все-таки дадим ему шанс, а там посмотрим?
– Я ему не верю! – жестко сказал белобрысый. – И не хочу брать на себя такую ответственность.
– Борис Сергеевич, – вежливо говорит смуглый, – а как вы вообще собираетесь дальше жить? Каково ваше нынешнее отношение к Партии и Правительству? Вы-то сами внутренне определились? Или преследуете какие-то неизвестные нам цели, вступая в КПСС?
– Никаких целей! – твердо отвечаю. – Я уже взрослый человек, и годы требуют серьезного отношения к жизни. Юношеские заморочки уже позади. У меня на первом месте работа, семья, квартира. Нормальные конкретные человеческие цели. Я созидатель – создаю материальную базу.
Смуглый демонстративно посмотрел на белобрысого. Тот хмуро буркнул:
– Не знаю! Если вы ему верите… Я сомневаюсь.
Смуглый испытующе посмотрел на меня.
Ага, думаю, один следователь злой, другой добрый. Все правильно! Вопрос решается в эту минуту. Надо их как-то убедить. Ударил себя кулаком в грудь.
– Поверьте, больше этого не повторится! – говорю с чувством.
– Чего? – спрашивают внимательно.
– Всяких глупостей!
Пауза растянулась на несколько секунд.
– Ладно, – сказал, наконец, белобрысый. – Под вашу ответственность!
Шлепнул передо мной лист бумаги, авторучку.
– Пишите!
– Что?
– Объяснительную записку.
И я письменно поклялся, что никогда больше не подниму руку на Партию! Ни за что, как бы диссиденты меня ни упрашивали, потому что, действительно, Партия – наш рулевой и с ней шутки плохи. А материальную базу буду создавать еще быстрей.
Главное теперь – не ляпнуть чего-нибудь при чужих!
Страшное напряжение не покидало меня всю неделю: примут – значит, доверяют и все в порядке, не примут – могут посадить.
«Ты ж Устав полистай! – напомнил Селиванов. – А то мало ли чего!»
В большой празднично убранной комнате здания райкома Партии за длинным столом сидело человек пятнадцать наших главных коммунистов во главе с первым секретарем Валентиной Яковлевной. По Уставу меня вообще не гоняли. Спросили про жизнь – я ответил. Про работу – ответил. Потом Валентина Яковлевна и говорит:
– Ну что, товарищи, по молодости ошибки у каждого могут случиться… Бывает… В настоящее время Борис Сергеевич характеризуется положительно как руководством цеха и комбината, так и своими товарищами по работе. Работает хорошо, выполняет общественные поручения и является примером для других.
В грудь я себя бить не стал, но ответил твердо и с большим чувством, что с Партией нам теперь по пути.
