Тихо-тихо…
Назад? Обратно в темноту? Но чертова лапа опять скрипнет когтями, и теперь в тишине…
Вперед? Наплевав на звук, к дверям? Но проклятая туша волка не даст мне быстро двигаться…
Бросить? Но что дальше? Что
Тихо-тихо. Я расслышал ясно, как он шагнул. Сюда! В холл, где прямо напротив дверей кухни, в светлой полосе застыл я, с лапой Харона в правой руке…
Надо было обернуться, попытаться как-то поднять раскинувшуюся лапу волка, чтобы не скребла пол, и нырнуть обратно. Только чем схватить его лапу – левой рукой, которой я боялся шевельнуть? И еще больше я боялся отвести глаза от кухонных дверей, от этого светлого проема. Даже на миг. Ему не надо много времени, чтобы увидеть меня. И незаметно скользнуть через порог и в сторону… А потом тихо добраться до меня, пока я буду стоять на лестнице и, дрожа, прислушиваться, боясь шевельнуться, загнанная в угол мышь…
Масло зашкворчало с новыми силами, снова стукнул нож по доске – на этот раз несильно, не рубя, а скобля, сбрасывая нарезанное в сковороду.
Я сообразил, что стою, закусив губу и не дыша. Замер, как истукан, когда звуки заполнили кухню и ему за шипением масла совершенно ничего не слышно!
Я втянул воздух и бросился вперед. Промчался оставшиеся до двери метры, толкнул плечом ближнюю створку, вывалился наружу и, разворачиваясь, бросая плечо и правую руку как можно шире, на инерции выволок через порог волка.
В осенний холод. Господи, господи, господи! Не дай ему почувствовать дыхание холодного воздуха с улицы, не дай ему отвлечься от плиты! Я отпустил волчью лапу, поймал створку и притянул ее на место, не дожидаясь, пока это сделает пружина.
Снова схватил волчью лапу и бегом слетел по левой лестнице, чтобы даже близко не маячить перед светлыми окнами правого крыла. Повалился на землю. Выступ цоколя отрезал меня от светлых окон, от входа.
И лежал, уткнувшись лицом в загривок Харона, чувствуя запах его мускуса, но не решаясь отвернуться, даже просто пошевельнуться, ожидая вот-вот услышать, как открывается дверь и шаги кавказца по площадке, а потом по лестнице, следом за мной – шаги, переходящие в бег…
Трус! Чертов трус!
Но я ничего не мог с собой поделать. Лишь лежал, боясь шевельнуться, и втягивал холодный воздух сквозь пахучую шерсть Харона.
Минуты через две рискнул подняться. Поглядел на окна. Светлые проемы правильны – пусты. Никто меня не высматривал. Я поглядел на пруд. Метров тридцать до берега. Только теперь мне предстояло идти не по ровному полу, а по сплошному пологу высохших листьев.
Если волочь Харона по ним, останется след, как кильватер за кораблем. Только вода сходится и успокаивается, а вот листья…
Лестницу, меня, Харона вдруг окатило светом.
Все-таки почувствовал что-то! Все-таки решил выглянуть на крыльцо и проверить! Чертов кавказец!
Выпустив лапу Харона, я крутанулся к лестнице, вскидывая руки, готовясь встретить удар тяжелого ножа…
Но двери были закрыты. Фонарь над крыльцом не горел, и внутри холла света не было. Лишь в окнах кухни.
И моя тень, легшая на ступени… Свет падал…
Свет на миг пропал, а потом снова окатил меня, лестницу и фасад дома.
Я обернулся. За прудом, далеко-далеко, сквозь голые верхушки дубов плыли два белых огня. Далекие, но яркие, злые, колющие. Фары дальнего света.
И на этот раз уже без вариантов –
Фары плыли за ветвями, подмигивая. Ушли куда-то вниз, снова появились.
Выходит, до них уже меньше версты. Это там холмисто… Но дорога ужасная. Может быть, у меня есть в запасе пара минут? Может быть, я еще…
Первым порывом было рвануть прочь, бросив волка прямо у ступеней. И я бы убежал, если бы не был таким трусом. Но я трус. Маленький жалкий трус. Я слишком хорошо запомнил черные глаза кавказца – его зрачки, вздрагивавшие, уходившие в сторону, куда угодно, лишь бы не взглянуть прямо на алтарь, который был прямо перед ними, в трех шагах…
Не знаю, на что еще способна та чертова сука. Не знаю и не хочу проверять.
Я упал на землю, лег на левый бок – руку пронзило болью, но другого выхода не было – и прижался спиной к мертвому зверю. Перекинул его правую лапу через свое правое плечо, схватил ее правой рукой, встал на колени.
Пошатываясь под тяжестью трупа, поднялся на ноги. Волк повис у меня за спиной. Холодный нос – уже не мокрый, теперь это был холод смерти – уткнулся мне в ухо. Тяжелый, зар-раза…
Тяжелее меня, а мне приходилось держать его тушу одной правой. Труднее, чем подтягиваться на одной руке. Лапа выскальзывала из пальцев.
А впереди, сквозь голые ветви деревьев, снова показался свет фар. На этот раз гораздо ближе.
Я пригнулся, чтобы часть веса легла на спину, побежал к пруду. Ноги дрожали под двойной тяжестью,
