звукам и научились отключаться от них, как от любых других шумов, которые периодически возникают в доме: потрескиванья старых паровых радиаторов, скрипа лестницы, гула холодильного компрессора, урчания канализации. О сексе папа с нами никогда не говорил. Вероятно, считал, что, когда придет время, мы сами во всем разберемся.
Мне было шесть лет, когда я их застал. Я проснулся от головной боли и поплелся по коридору к ним в комнату, шаркая матерчатыми тапочками из пижамного комплекта. Мама была сверху, спиной ко мне. Она раскачивалась взад-вперед, и я решил, что она делает зарядку. Иногда она ее действительно делала, перед телевизором, в трико и вязаных гетрах, отчего становилась похожа на кошку.
— Я хочу выглядеть так же хорошо, как она, — объясняла мама, кивая на экран, где какая-то женщина стояла, как и мама, на всех четырех и задирала ногу. Точь-в-точь собака, когда писает.
— Она похожа на собаку, — заметил я.
— Это — Джейн Фонда, и она никакая не собака.
Джейн Фонда убирала волосы под ленту, чем напоминала мне миссис Давенпорт, мою воспитательницу в детском саду. А мама, с волосами, забранными в высокий хвост, и в спортивном лифчике, напоминала женщину-джинна из фильма «Я мечтаю о джинне». Героиню фильма я считал самой красивой женщиной на Земле и собирался, когда вырасту, на ней жениться. Мы поселимся в ее синей бутылке, которую мама поставит на полку в кухне, и по вечерам мы будем являться в облаке дыма и ужинать с моей семьей. А после ужина джинн только мигнет — и вся посуда уже перемыта.
— Ты красивее, чем Джейн Фонда, — сказал я маме.
— Конечно, мой сладкий, — ответила она и, пыхтя, задрала ногу. — Но попка у нее получше моей.
Я засмеялся. Смешной показалась сама идея сравнивать попки.
— Но ведь твою попку никто не видит.
— Женщины хотят иметь красивые попки, даже если их никто не видит.
— Это же глупо.
— Может, и так.
Тем временем Джейн на экране телевизора подняла другую ногу. Когда стало понятно, что писать она не собирается, я потерял к ней всякий интерес.
Теперь мама раскачивалась на кровати вверх-вниз без всякой Джейн Фонды и без телевизора, только пыхтела так же. А еще она была голая. Я смотрел на ее попу и пытался сообразить, почему она хуже, чем у Джейн Фонды.
— Мама?
Она обернулась, и тут я увидел голову отца, неловко вжатую в спинку кровати: волосы спутаны, лоб в поту. Тела было не видно под мамой и простынями, и казалось, что он закопан в песок по самую шею.
— Привет, Джад, — сказала мама, все еще слегка раскачиваясь. Каждая ее грудь колыхалась в своем ритме.
— Ты делаешь зарядку?
— Нет, мой сладкий. Мы занимаемся любовью.
— Господи, Хилл, — сказал папа, пытаясь натянуть на нее одеяло.
— У меня голова болит.
— Хорошо. Иди в кроватку. Я скоро приду, принесу тебе попить и лекарство.
— А можно к вам в кроватку?
Папа снова помянул Господа и натянул одеяло до подбородка, а мама засмеялась. Она иногда хохотала над какими-то словами, которые я произносил вовсе не для смеха. Обычно я не возражал, я любил, когда она смеялась, но в этот вечер у меня болела голова, и мне было не до веселья. Так что я отправился в свою кровать и быстро забыл про этот эпизод. Раз — и заблокировал лишние воспоминания. Так все люди делают.
Можно подсмотреть, как занимаются сексом твои родители. Можно застать жену в постели с твоим боссом. Но ничто не сравнится с ощущением, которое испытываешь, когда твоя мать целует другую женщину. Полный сюр. И удар под дых. Венди быстренько выпроваживает всех зашедших на шиву:
—
— А-а, мистер и миссис Купер! Выметайтесь-ка подобру-поздорову. Надеюсь, дверная пружина придаст вам ускорение.
Наконец мы остаемся одни — только Венди, Филипп, Пол, Хорри, Элис, Трейси и я — и пытаемся примириться с новой действительностью.
Обсуждение открывает Пол:
— Какого черта?!
Я:
— А ты не знал?
— О чем? Ты, что ли, знал?
Венди:
— Мы подозревали.
Филипп:
— Так мама теперь лесбиянка? Круто.
— Не упрощай, — говорит Трейси. — Сцена, на самом деле, была очень трогательная.
— Какая из нее лесбиянка? — возмущается Пол. — Она была сорок лет замужем.
Венди:
— По-моему, в ее возрасте поздновато заниматься экспериментами. Вы как думаете?
— Кажется, они предпочитают называть себя бисексуалками, — произносит Хорри.
Мы все поворачиваемся к нему.
— Так ты знал? — выдыхает Пол.
Хорри, слегка покраснев, пожимает плечами.
— И сколько это длится? — требовательно спрашивает Венди.
— Сколько зим, сколько лет… — напевает Филипп.
— Беги Филипп, поиграй, дай взрослым поговорить, — велит Венди. — Так сколько это уже длится, Хорри?
— Я правда не знаю.
— Ну, по грубым прикидкам?
— Пусть они вам сами скажут.
— Ну ни хрена себе! — говорит Пол. — Мать — лесбиянка.
— Бисексуалка.
— Хоть горшком назови!
— Горшком так горшком, — отвечает Хорри. — Это и моей матери касается.
— А по-моему, все замечательно, — вступает в разговор Элис. — Ведь они всегда были самыми близкими подругами. У них давние и глубокие отношения.
— Господи! Элис, что ты несешь! Отец еще не остыл! — Пол качает головой. — Значит, только я вижу здесь проблему?
— Проблема — это нечто, требующее решения, — произносит Филипп. — Если решения нет, нет и проблемы. Надо взглянуть на все это иначе.
Все мы поворачиваемся к Филиппу.
— А ведь он дело говорит, — удивляется Венди.
— Это, как и многое другое, я узнал от Трейси, — поясняет Филипп. — Правда она — чудо? — Он тянется к Трейси, хочет поцеловать. Она отворачивается.
— Что-то не так, малыш? — спрашивает он.
— Потом. Не здесь.
— Я всего лишь сказал тебе комплимент. Чего ты взъелась?
