Я перегибаюсь через сиденье и смотрю ему через плечо:
— На что мы смотрим?
— На нее.
Джаред показывает на освещенное окно второго этажа. В оконной раме то и дело появляется силуэт девушки — она беззвучно движется по комнате, должно быть, готовится лечь спать.
— Кто это?
— Кейт Портной.
— А она…?
— Великолепна, — с благоговением произносит Джаред.
— А как же та девчонка? Ну, давешняя? Кэнди?
— Шери. Мы просто друзья.
— Ничего себе друзья, — присвистнул я. — Мне бы таких друзей!
Джаред хмыкает, не отрывая глаз от окна на втором этаже:
— Ну, нас обоих ситуация устраивает.
— Вот как, — говорю я. — И Кейт не знает про Шери?
Джаред отворачивается от окна и смотрит на меня в полнейшем отчаянии:
— Кейт не знает про меня.
Я сочувственно киваю, про себя подумав, что отдал бы все на свете за то, чтобы мое сердце стало разбитым сердцем восемнадцатилетнего парня.
— Я хочу есть, — говорю я.
Мы подъезжаем к продуктовому магазину и бредем между полок, потягивая лимонад и выбирая чего- нибудь пожевать.
— Надо же, сколько чипсов существует на белом свете, — говорю я оторопело. — И как прикажете выбирать?
— Ты обкурился, — улыбается Джаред.
— Возможно. А который час?
— Одиннадцать сорок две.
— Bay.
А мне кажется, сейчас гораздо позже. Я беру пачку чипсов «Принглс» со сметанно-луковым вкусом, а Джаред выбирает «Фанианс». Кассирша, напудренная девушка-гот со слишком толстым слоем черной помады на губах, равнодушно выбивает нам чек.
— Спасибо, Делия, — говорю я, прочитав ее имя на бейджике. Ей приходится окликнуть нас на выходе, потому что мы не взяли сдачу.
— Простите, — говорю я. — Мы немного под кайфом.
— Очень умно с вашей стороны, — говорит она, жуя «Кит-Кат». В эту минуту она кажется мне такой мудрой и печальной, что хочется сесть и поговорить с ней по душам.
Мы сидим на парковке на капоте «мерседеса», спиной к ветровому стеклу, и жадно запиваем чипсы лимонадом. Покончив с припасами, я спрыгиваю с машины и издаю болезненный вопль, как только моя правая нога касается земли. Я закатываю порванную штанину и осторожно стягиваю окровавленные остатки носка. Лодыжка опухла и покрылась спекшейся кровью, рассмотреть рану невозможно. Джаред сочувственно присвистывает:
— Ну что, едем в травмпункт?
— Не-а, там, пожалуй, всю ночь проторчишь, — отзываюсь я. — Кажется, кровь не течет. Поеду домой и там промою.
По дороге я, однако, меняю свое решение и велю Джареду ехать на Оверлук-роуд.
— Зачем? — спрашивает он.
— Ты показал мне свою, теперь я тебе свою покажу.
В окнах у Карли не горит свет, и в моем одурманенном мозгу я сам кажусь себе в этом виноватым.
— Я должен был ей сегодня позвонить.
— Сейчас первый час, — говорит Джаред. — Завтра позвонишь.
С одной стороны, я чувствую мудрость этого решения, но с другой, обкуренной стороны, я вижу особую романтичность в том, чтобы заявиться к ней за полночь. К тому же сегодня мне снова восемнадцать. Вот они мы с Джаредом: парочка юных, горячих сердец, обкуренных, одиноких и бесконечно романтичных. Желание наше безмерно, вера наша безгранична, тестостерон из ушей лезет. Дай нам только шанс, и полюбим тебя каждой клеточкой наших тел, только позволь — и мы будем ласкать тебя всю ночь. Разбей наши сердца, мы будем плакать и рыдать, но не успеешь оглянуться, как влюбимся снова.
Я выбираюсь из машины и медленно хромаю по центральной дорожке.
— Плохая идея, — предостерегает меня из машины Джаред.
— Я знаю, что делаю.
— Судя по всему, не знаешь.
Я не обращаю на него внимания и звоню в дверь. Через несколько секунд звоню снова. Как раз в тот момент, когда до меня начинает доходить весь идиотизм этой затеи, до меня доносится тихая поступь босых ног по ковровому покрытию, и вот уже в дверях появляется Карли. На ней голубые шорты и серая футболка с эмблемой Коннектикутского университета, волосы собраны в свободный хвост, глаза с трудом фокусируются, так как сон борется с явью. Выглядит она, как мне кажется, вполне великолепно.
— Джо, — говорит она, не в качестве приветствия, а скорее в форме констатации — так в эпопее про Джеймса Бонда какой-нибудь злодей, услышав внезапный взрыв в своих подземных ядерных лабораториях, произносит с тщательно скрываемым европейским акцентом: «Бонд». Потому что больше-то, черт подери, некому!
— Привет, — говорю я.
— В чем дело? — говорит она, протирая глаза.
— Я обещал позвонить. Не хотел, чтобы ты думала, что я не позвонил.
— Ты не позвонил, — сообщает она, немедленно сбив меня с толку.
— Точно.
Повисает тяжелая пауза, возможность управлять этим разговором проплывает на дразнящей высоте над моей головой.
— Как-то плохо выходит, да? — говорю я.
— Не знаю, о чем ты, но, похоже, выходит плохо.
И тут я неожиданно выдыхаюсь. Я отворачиваюсь от Карли и сажусь на ступеньки. Я слышу, как она стоит у меня за спиной в нерешительности, а потом выходит из дома и стеклянная дверь со свистом захлопывается за ней. Один — ноль в нашу пользу. Сейчас возможно все. Она опускается рядом со мной и подтягивает колени к подбородку.
— Джо, чего тебе надо? — мягко говорит она.
— Я… ну, я не знаю. Хочу наладить отношения с тобой.
— И ты подумал, что если явишься сюда посреди ночи, то все и получится?
— В тот момент казалось, что так и надо.
Я замечаю, какие восхитительные у нее пальцы на ногах — короткие и тонкие, закругляющиеся на концах, как луковки или виноградинки, а ногти покрыты блестящим малиновым лаком.
— У тебя красивые пальцы ног.
— Ты пьян?
— Нет, — отвечаю, — разве что слегка под кайфом.
Карли кивает:
— Чудесно.
Над нами вздувшимся волдырем на пятке неба висит луна, готовая вот-вот разлиться густым белым гноем. Я смотрю на Карли и чувствую, что сейчас расплачусь.
— Ну почему я не могу все это преодолеть и просто поговорить с тобой? — говорю я. — Ты — единственный человек на всем белом свете, с которым мне хочется говорить, но у меня никак не выходит.
