голос ее перехватывало от желания.
Я взял Машу за руку и потянул в лифт. Пока кабина ехала вверх, мы целовались все сильнее и сильнее. Она толкнула мою ладонь себе под мини-юбку. И застонала истомно, когда мои пальцы легли на ее плоть, даже сквозь нежную ткань трусиков горячую и влажную. Я не знал, что она, оказывается, так возбуждена.
И когда мы приехали на этаж, в темноте лестничной клетки, пока она ковыряла ключами в замке, я не отпускал ее рукой там. Мы буквально ввалились в квартиру. Добрели, не отрываясь друг от друга, до дивана и рухнули на него. Она — так и не сбросив свою узкую кожаную куртку, а я — даже не расшнуровав кроссовки. Она вцепилась зубами в подушку, чтобы не кричать во весь голос, и только всхлипывала, словно захлебываясь беззвучным криком.
А после мы лежали, опрокинувшись рядом, все еще не имея сил снять лишнюю одежду.
— Прикури мне сигарету, — попросила она. И пока я возился, разыскивая по карманам зажигалку, мечтательно добавила. — Я два раза кончила! Это как не спетая песня, нет — как длинное гитарное соло: дрыг, дрыг по струнам, забредаешь все выше, и, кажется, уже изнемогаешь — и тут: дрыг-дрыг-дрыг — лестница в небеса! — лукаво заявила она, извернувшись так, чтобы лицо оказалось прямо над моим, при этом блаженно затягивалась сигаретой.
Оглушительно заверещал телефон. Было полчетвертого ночи.
— Догадываешься, кто? — спросила она.
И, не дожидаясь моего ответа, сняла трубку.
Старкова слушала и мрачнела, а потом молча передала трубку мне.
— Ебетесь? — услышал я пьяный голос Алеши. — Ебе-етесь! — утвердительно заявил он где-то далеко.
— Так вот, запомни, мой юный друг Сережа! — злым, заплетающимся языком начал выговаривать певец. — Заруби себе на носу и этой безголосой передай! Алеша Козырный не нуждается ни в чьих благодеяниях! Ни в заступниках! И жалеть меня не надо!
— Ты хоть протрезвей маленько, а то слов нормально выговорить не можешь, — оборвал я его ночной монолог.
— Ты еще сопляк! — взвизгнул в ответ Алеша. — А я — Алеша Козырный! Это меня слушает вся страна! Кто ты такой, чтобы мной помыкать? К чужой славе захотел примазаться?! Деньжонок захотел срубить на мне по-легкому…
— Точно! Благодаря тебе у меня денег куры не клюют, — ответил я, сам уже закипая бешенством.
— Запомни! Ты такой же, как все остальные. Только денег тебе и надо от меня. Да баб моих драть. Самому тебе таких баб не видать, как собственных ушей, только ко мне примазавшись, и можешь… И запомни, я тебе ничего не должен. Так что, адьос! — и трубка захлебнулась короткими гудками.
Я передал ее Старковой и откинулся на спину.
— Сволочь? — поинтересовалась она.
— Гнида настоящая! — сказал я. — А я-то сдуру начинал думал, что он человек…
Старкова перегнулась через диван, чтобы погасить сигарету в пепельнице. Затем встала, стянула кожаную куртку, повесила ее в шкаф. Легла обратно ко мне и поводила пальцем мне по груди.
— Знаешь, почему он тебе такого наговорил? — неожиданно спокойным и нежным тоном спросила она. — Чувствует, что перед тобой виноват. Ты ради него в беду попал, кучу долгов наделал. А признать это и прощения попросить — так он не умеет. Сделать и поправить тоже ничего не может. Вот от собственного бессилия и набрасывается на тебя. Все он понимает… Считай, что это он так странно, по-своему, прощения у тебя попросил.
— Ничего себе — извинился… — пробормотал я.
Потом она сползла вниз и принялась сама расшнуровывать мои кроссовки.
— Лежи! — велела она. — И еще, знаешь, что? Пощечины от него получают только самые любимые им люди. Я это уже позже поняла. Правда, от этого не легче…
Мне не хотелось ничего отвечать. Все отвратное, от чего я несколько минут назад отвлекся в блаженном забытье, вернулось и запульсировало в голове с новой силой. И мне не важно было, что там себе вообразил Алеша Козырный. Просто с этого момента он перестал для меня существовать. И даже Маша Старкова уже тяготила меня своим присутствием. И она сама, и эта ее тесная московская квартира — все это стало декорацией спектакля моих неудач. И мне жгуче захотелось уехать отсюда поскорее, убраться, забыть все, как дурной сон, чтобы потом изо всех сил заняться собственными проблемами.
13
Утром разбудил телефон.
— Акула, я не собираюсь с тобой разговаривать. Не звони больше, — Маша оборвала разговор, ни секунды не слушая, что собирался сказать коллекционер.
Я умывался, стоя по пояс голый перед раковиной. И буквально кожей ощущал, как Старкова стоит у меня за спиной. Собираясь подать чистое полотенце, которое она держала в руках, Маша не спускала с меня глаз.
— Может, останешься еще на денек хотя бы? — как бы невзначай спросила она, подавая полотенце, когда я повернулся. — Ладно, молчу, молчу… — тут же поправилась Старкова.
Телефон зазвонил снова. Со стоном Маша вернулась в комнату и подняла ненавистную трубку.
— Акула!.. — заговорила она. — Не до тебя сегодня…
— Дай, я ему скажу! — забрал я трубку у Маши. — Акула! Я сегодня уезжаю, ты дашь нам попрощаться нормально?.. Извини! — и, не слушая его ответа, положил трубку.
— Интересно, что он все-таки хотел так настойчиво? — задалась вопросом Старкова.
Через пятнадцать минут моя дорожная сумка была уже собрана. Можно было ехать. Маша чем-то погромыхивала на кухне. При этом я не мог избавиться от подозрения, что она уединилась там, чтобы спрятать от меня слезы. Надо было решиться зайти туда и сказать, что я уезжаю. Вместо этого я вышел на балкон с очередной сигаретой, стремясь хоть чуть-чуть оттянуть эту постылую необходимость.
В дверь громко позвонили. Мне стало немного не по себе. После всех наших дел меня могли разыскивать такие люди, появления которых в квартире Маши Старковой допустить было нельзя. Я поторопился выйти в прихожую. На лице Маши, уже стоявшей перед дверью, тоже застыло выражение недоумения и осторожности. В то, что вернулся Алеша, мы, не сговариваясь, как-то сразу не поверили. Глазка в двери не было, так что увидеть, кто так настойчиво трезвонит в квартиру, — было невозможно.
— Кто там? — глухим голосом спросила Старкова.
— Вам телеграмма! — ответил из-за двери молодой голос.
— Никогда не получала никаких телеграмм, — встревоженным шепотом сообщила мне Старкова. — Какая телеграмма, откуда? — спросила она уже вслух, чтобы было слышно за дверью.
— «Молния», самая срочная, адресована Старковой, — ответил из-за двери голос с характерными почтальонскими интонациями.
Маша удивленно пожала плечами. Я решил все-таки открыть. На лестничной площадке стоял худосочный парнишка — явный студент, подрабатывающий на каникулах.
— Распишитесь и время поставьте, — протянул он Маше бланк телеграммы и карандаш, а как только она поставила небрежную закорючку — торопливо удалился.
— Сверхсрочная, такие за час обязаны доставить в любую точку Союза, — с уважением отметила Старкова, разворачивая странное послание. — Прикинь, это от Акулы! Совсем с ума сдурел этот старый спекулянт. Тут каждое слово — рубль стоит!
Вернувшись в квартиру, она внимательно прочитала текст телеграммы и протянула мне. Набор печатных букв, выбитых на белых отрывках бумажной ленты, наклеенных на бланк, гласил: «рудик записывает концерт одессе тчк интересуется нашим другом тчк не может найти тчк проезд зпт проживание
