Рита не трогается с места.
– Питер, – говорит она, – нельзя ли мне поехать с вами и посмотреть ваш дом? Ну, в общем…Мне было хорошо с вами сегодня. И вам, по-моему, тоже. – Она замолкает, ожидая ответа. Возвращаюсь на несколько шагов:
– Мы прекрасно провели время, – говорю я, глядя на нее и чувствуя, как давно не ощущал тепла другого тела, прижатого к моему.
Но вот мотивы Риты мне ясны не до конца. Она – человек, притом человек честолюбивый. Она прекрасно осведомлена о том, что я богат. Она – у меня на службе. Все это – веские доводы, чтобы избегать неформальных связей. И потом: Хлоя. С другой стороны, не хотелось бы ранить чувства Риты. Она еще пригодится мне, если все пойдет как надо.
– Сегодня вы ездили со мной выбирать подарок для другой женщины, – говорю ей я. – Через два месяца я уеду из страны, чтобы жениться на ней.
Мне следует быть честным по отношению к вам…
– Почему вы не предоставите мне самой решать, что честно по отношению ко мне, а что нет. -
Рита делает шаг мне навстречу. – Здесь никто не рвется замуж. – Она подступает еще ближе. Наши тела почти соприкасаются.
Аромат ее духов напоминает жасмин. В сочетании с ее собственным запахом, запахом ее сексуального возбуждения и моим воздержанием длиною в четыре года он делает ее почти неотразимой. Проклиная себя за слабость, я кладу ладони ей на бедра, притягиваю к себе, в одну секунду преодолев те несколько сантиметров, что оставались между нами, и приникаю губами к ее губам.
Нас беспощадно печет послеполуденное солнце. Мы не обращаем внимания ни на жару, ни на свежий морской бриз, треплющий нашу одежду. Мимо проходит парочка. Они только что вылезли из своей лодки и теперь отводят глаза, посмеиваются и шепчутся о нас, да так громко, что все слышно. Рита обнимает меня еще крепче.
– Пошли они! – шепчет она
– Папа! – беззвучно зовет меня Генри. – Почему она все еще здесь? Мы ведь не собираемся съесть ее?
– Нет. Не собираемся, – так же беззвучно отвечаю я, отстраняясь от Риты.
– Вот и хорошо,- отзывается Генри.- Она мне нравится.
– Мне тоже.
Повернув голову в сторону лодки, я громко говорю:
– Глядите-ка, кто проснулся!
Рита улыбается Генри, приглаживает растрепавшиеся волосы.
– Ну что, мне сегодня на катере не покататься, а?
– Сегодня – нет, – качаю я головой. – И возможно, это к лучшему.
Она пожимает плечами:
– Ну что ж, вы знаете, где меня искать.
И она уходит, прежде чем я успеваю еще что-то сказать.
6
Я уже готов ехать и встаю каждое утро с мечтой о том, чтобы этот день поскорее прошел. Я так часто звоню Тинделлу с вопросом, как идет приготовление к нашему отъезду на Ямайку, что в конце концов он начинает ворчать:
– Ради бога, Питер! Вы думаете, нанять дизайнера и целый штат слуг в новый дом – минутное дело? Дом будет готов к вашему приезду, не сомневайтесь. Ваш «лендровер» пока в Кингстоне. Как только я найму управляющего, велю ему перегнать машину.
С того дня как мы ездили с Ритой в зоопарк, прошла уже неделя. Генри радует меня своими успехами в общении с обыкновенными людьми. Я уже сожалею, что назначил отъезд через два месяца
На днях Генри получил разрешение поиграть со стайкой детишек в торговой зоне Дейдленд, на одной из детских площадок, которые владельцы магазинов устраивают специально для того, чтобы заставить родителей раскошелиться. Все шло хорошо, пока одна девочка, на голову выше моего сына, решительно не отпихнула Генри в сторону. Она хотела завладеть салазками и первой съехать с горки. Я затаил дыхание. Случись такое еще несколько недель назад – я бы всерьез опасался за ее жизнь. Но вместо того чтобы укусить или поцарапать ее, Генри подождал, пока она съедет вниз, подошел и толкнул ее так, что она упала. Он со счастливой улыбкой повернулся ко мне, а девочка с ревом помчалась к своей маме. Потом Генри победоносно взял салазки, сел на них и съехал с горки.
Теперь, когда я хожу по дому и проверяю, все ли в порядке, Генри следует за мною по пятам. Я осматриваю каждый этаж, пробую каждый ставень, включаю и выключаю генераторы, ветровые турбины и солнечные панели, которые обеспечивают остров энергией.
– Папа,- говорит мальчик, когда я начинаю проводить инвентаризацию в кладовой и в холодильнике на нижнем этаже,- когда мы снова поедем на материк?
– Не раньше, чем через несколько дней, – отвечаю я, входя в кладовую – сосчитать, сколько говяжьих туш висит на крюках под потолком.
Генри тем временем слоняется неподалеку, заходит то в одну камеру, то в другую. От скрипа железных дверей, от этого, слишком хорошо знакомого мне визга, клацанья и скрежета мои зубы сжимаются.
Но я сдерживаюсь и не делаю мальчику никаких замечаний. Он и знать не знает о тех несчастных, которые томились в этих камерах, и об их печальном конце. И разумеется, он не знает о тех двоих, что пытались провести меня, и о том, как я близок был к смерти.
Генри тоже заходит в кладовую. Его очень забавляют белые облачка пара, которые он выдыхает здесь. Он наблюдает за тем, как я проверяю температуру в помещении и что-то записываю в блокнот.
– Зачем ты это делаешь? – спрашивает он.
– Надо,- отвечаю я, намереваясь ограничиться таким ответом.
Генри смотрит на меня, сердито насупившись:
– Папа, так нечестно! Ты всегда так говоришь. Как же я смогу все узнать, если ты мне не расскажешь?
Я не в силах сдержать улыбку. Мальчик прав. Этот вопрос не из тех, какими дети попусту одолевают своих родителей, вроде «почему облака плывут?» или «что у собак внутри?».
Или вот еще, мой любимый вопрос, – «почему я всегда должен делать то, что ты говоришь?».
– Генри, мы собираемся на Ямайку надолго, и мне надо быть уверенным, что здесь все остается в полном порядке.
– А зачем нам ехать? Мне тут нравится.
– Там тебе тоже понравится. Мне нужно повидать кое-кого кто живет на Ямайке. Думаю, мы с ней понравимся друг другу.
– Ты собираешься жениться на ней?
– Возможно.
– И она будет моей новой мамой?
Я тяжело вздыхаю. С Генри всегда так: один вопрос влечет за собой другой и ответ на него тянет за собою новый вопрос.
– Я не знаю, сынок. Это зависит от того, понравимся ли мы с ней друг другу, и от того, понравится ли она тебе.
Пока он не успел задать следующий вопрос, я говорю:
– Пойдем, я покажу тебе кое-что интересное.
Взяв Генри за руку, вывожу его из кладовой.
– Ой, у тебя рука холодная! – ежится Генри.
Мы выходим на галерею. Я подвожу сына к массивной дубовой двери.
