Справиться со взбесившимся от ярости и боли животным пришедшие сюда солдаты не смогли. Пришлось пустить в ход отравленные дротики.
В итоге были потеряны и обезьяна, и три десятка воинов. Но самое неприятное, что им так и не удалось узнать, как северяне сумели выбраться из своих ям. Обвинять в предательстве караульных было глупо. Оба сторожа лежали у ворот с разбитыми головами. По всему выходило, что им кто-то помог. Но кто?
Налунга не могла обвинить даже своих гвардейцев, ушедших с пленниками. Всё это время они были связаны и несли на своих плечах мешки с золотом, как обычные рабыни. В глубине души она отлично понимала, почему её пантеры решили бежать. В гневе она уже давно приказала бы бросить их в яму с крокодилами.
Получалось, что она сама толкнула их на предательство. От такого открытия настроение королевы ещё больше ухудшилось. Немного подумав, она приказала самому бестолковому на её взгляд воеводе сопровождать её и, развернув коня, поехала вдоль городской стены. План Налунги был прост. Пойдя подземным ходом, она прикажет воеводе открыть ворота, а потом решит проблему молчания простым движением кинжала.
Но сейчас ей нужно было попасть во дворец. В свои покои. Добравшись до подземного хода, Налунга небрежно бросила поводья своей кобылы сопровождавшему её воеводе и, подойдя к куче камней, толкнула один из лежащих сбоку валунов. С тихим скрежетом тяжёлая дверь открылась, и девушка вдруг подумала, что за прошедшую ночь этот ход видел больше людей, чем за всё время своего существования.
Приказав воеводе зажечь факел, королева привязала повод лошади к ветке кустарника и, мрачно покосившись на растерянного воина, шагнула в темноту прохода. Оказавшись в замке, Налунга быстро прошла к главным воротам и приказала воеводе открыть засовы, которыми северяне заперли створки.
Дюжему воину пришлось как следует постараться, чтобы сдвинуть с места бронзовый брус и отбросить и сторону несколько буковых брёвен, хранившихся здесь на случай осады. Глядя, как воевода, пыхтя и надрываясь, пытается сдвинуть брёвна, Налунга вдруг поняла, что её воинам, даже воеводам, далеко до северян.
Те, пусть немытые, заросшие не чёсанными волосами по самые глаза, напоминавшие опасных хищников, были воинами от рождения. Не боявшимися ни богов, ни демонов. Тогда как её собственные воины — всего лишь потомки обычных крестьян и пастухов. Только одно племя во всех приграничных землях могло поспорить с белыми дикарями.
Такие же дикие и необузданные масаи. Дикие племена, кочевавшие по саванне следом за своими стадами. В бою эти воины не знали страха и частенько поедали сырыми сердце и печень своих врагов прямо на иоле боя. По их поверию, съев живое, ещё трепещущее сердце врага, воин получал себе его смелость.
К огромному сожалению Налунги и многих поколений королей до неё, масаи не признавали над собой ничьей власти, кроме своих старейшин. Даже в плену масаи оставались самими собой, проявляя упрямство и непокорность. Среди огромного количества рабов, которых предки юной королевы, да и она сама, продали заезжим купцам, масаев не было никогда.
Дождавшись, когда воевода откроет ворота, Налунга не спеша подошла к трупу одного из погибших охранников, достала из ножен кинжал чёрной бронзы. Такое оружие получали только солдаты охраны дворца. Взяв его за рукоять, она положила клинок вдоль предплечья и, медленно подойдя к воеводе, тихо сказала:
— Ты очень силён, воин. Так силён, что это даже понравилось мне.
Мурлыча эти слова ласковым голоском, Налунга погладила воеводу по щеке, заставив его на мгновение закрыть глаза от удовольствия, и в ту же секунду вонзила кинжал ему в грудь. Отточенная до бритвенной остроты чёрная бронза вошла в человеческую плоть, как в масло. Постоянное участие в чёрных ритуалах довело её умение обращаться с кинжалом до совершенства.
Войдя под ключицу, клинок пронзил сердце воина. Налунга умела наносить разные раны. От одних жертва умирала быстро, от других очень медленно, а от третьих — даже не успевая понять, что уже мертва. Этот удар был именно из таких. Напыжившийся от самодовольства воин не успел понять, что убит, когда ноги его подкосились, а глаза утратили маслянистый блеск от присутствия совсем рядом такого роскошного тела.
Выдернув из раны кинжал, Налунга презрительно усмехнулась и, оттолкнув труп ногой, фыркнула:
— Неужели все мужчины такие глупцы? Чуть кокетства, немного ласки, одна улыбка, и он уже распустил слюни.
Но вспомнив бежавших пленников, она снова помрачнела. Северяне даже в этом вели себя по- другому. Имея под рукой полторы дюжины юных, красивейших пленниц, они не стали отвлекаться на мелочи, а поспешили закончить дело. А ведь среди них была и она сама. В тот момент, растерянная и недоумевающая, она не обращала внимания на эти подробности.
Но теперь, успокоившись, она была до глубины души оскорблена таким пренебрежением к своей красоте. Хотя не раз замечала заинтересованные взгляды того странного воина, что так много знал о сокровищницах и потайных ходах. Её даже никто не попытался ущипнуть, не говоря уже о чём-то большем.
А вообще странный был этот воин. Будучи жрицей Ваала и одной из самых сильных волшебниц вуду, она умела чувствовать такие вещи. Он не был колдуном, это понятно. Ведь ни один, даже самый слабый адепт тёмного искусства не станет осквернять руки оружием, если только ритуальным. Даже самый дикий шаман из глухой деревни далеко в буше полагается на свои познания, а не на силу рук, уничтожая врагов несколькими заученными заклинаниями.
Но что-то с ним было не так. Слишком мудрым был его взгляд и слишком правильными советы. Даже вопросы он задавал так, словно знал ответы заранее. Но чтобы понять, кто он такой и откуда взялся, Налунге нужно было провести полный ритуал жертвоприношения Ваалу, а сейчас она слишком устала, чтобы сосредоточиться и правильно задать вопросы своему божеству.
Только теперь она почувствовала, как ноют её перетруженные мышцы и болит голова после бессонной ночи. А ещё ей очень хотелось принять ванну. Но служанок нигде не было, а заниматься подобной работой самостоятельно она не собиралась. Оставалось только дождаться, когда соизволят явиться её советники и остальная прислуга.
Ради сохранения тайн дворца и безопасности самой королевы на ночь во дворце оставались только стражники и личная охрана Налунги. Девушки приглядывали за несколькими рабынями, оставленными прислуживать на ночь. Все эти меры были не простой прихотью королевы, а вынужденной необходимостью. Ведь у проданных белым людям рабов оставались родственники, и далеко не всегда эти люди были безобидны.
Погоняя коней, воины мчались вдоль побережья, срезая там, где это было возможно. Серьёзную остановку они сделали только одни раз, чтобы поохотиться и запастись мясом в дорогу. Жаркое солнце высушило полоски мяса за несколько часов. Привычные ко всему северяне набрали морской воды и, дождавшись, когда она, испаряясь, оставит на краях глиняной чашки чистую соль, посыпали ею добытое мясо.
Ели и пили они не спешиваясь, останавливаясь на несколько часов ночью, чтобы дать отдых лошадям. Породистые животные шли размашистой рысью часами. Привычные к жаре и солнцу, они были сильны и неприхотливы, но даже их такая гонка заметно утомляла.
Пять дней пути измотали и девушек. Держась за гривы коней, они безвольно мотались на спинах своих скакунов, едва сдерживая стоны. Свейн приказал воинам приглядывать за ними. Даже Вадим чувствовал себя так, словно всю нижнюю часть тела пропустили через мясорубку. Езда верхом — непривычное для спецназовца дело, и в первую ночь все его мышцы и сухожилия ног и поясницы просто не желали работать. На рассвете, сделав несколько упражнений на разогрев и растяжку, он заставил себя сесть верхом.
Вскоре тренированное тело свыклось с непривычным способом передвижения, и дело пошло на лад. К удивлению Вадима, все викинги восприняли смену корабля на коней совершенно спокойно. Вспомнив, что эти северные бандиты отлично умели не только управляться с веслами, но и сидеть в седле, он махнул на все
