неприличия по отношению к тем интересам, которые принято называть интересами общества и государства и наготу которых теоретическому разуму поручено было прикрыть деликатной тканью логических построений.
Эти почтенные люди науки не могли позволить себе критиковать систему одиночных камер в Бельгии, где эта система как раз получила завершение ко времени конгресса. Все их разногласия имеют в сущности невиннейший характер: это чисто диалектические словопрения людей, преследующих в конце концов одни и те же задачи, одними и теми же средствами, и менее всего склонных нарушать так называемые истинные интересы так называемого общества.
Каков же механизм их объективно-правовых построений? Он очень прост.
Профессорский разум устанавливает основной принцип.
Профессорская воля намечает тот конечный вывод, к которому необходимо прийти, ибо того требует, в нашем случае, практический гений общественной репрессии.
Задача разума состоит в том, чтобы заняться построением чистых дедукций из основного принципа, с видом субъекта, беззаботно совершающего логическую прогулку и не имеющего перед собой никакой эмпирической цели.
Задача воли состоит в том, чтобы на пути шествия разума расположить такие «привлекающие и отклоняющие» его внимание моменты – в виде незаметно вводимых посылок, – чтобы разум неожиданным для себя самого образом, под влиянием этих деликатных толчков со стороны воли, оказался у желанной цели, связав по пути своего следования изящной и на вид весьма внушительной цепью основной принцип с заранее данным выводом. Приведя разум к цели, воля говорит: «что и требовалось доказать», – и действительно: грубый в своей эмпирической наготе факт общественной репрессии рукоположен уже в чин принципа и просветлен высоким благословением «чистой мысли».
Итак: в то время как практический разум общественной репрессии холопствует пред господствующими интересами, чистый правовой разум виляет перед практическим. Бедный «чистый разум», жалкая «царственная мысль»!
(Тор Гедберг, «Гергард Грим» «Начало», март 1899 г.)
У Грима, как философа-индивидуалиста, полученный вывод принимает индивидуалистическую формулировку: разум служит страстям, сознательное – бессознательному, дух – телу, мысль – великому «Само». Но тот же вывод для наших целей требует социологической формулировки: общественная мысль в своих признанных правовых формах была и остается слугой господствующих общественных интересов.
Вот почему трудно от нее ждать научных выводов, широких социологических обобщений, смелой отрезвляющей критики!
Вот почему она с равным успехом может говорить о пользе одиночной камеры, а равно и о вреде оной, не наступая при этом на мозоль «истинным интересам общества и государства»!
Вот почему «метод» ее – цветистая риторика, а подчас и грубая софистика!
Вот почему, наконец, мы, посторонние люди, несмотря на наше глубокое уважение к истинной науке, или, лучше сказать, в силу такого уважения, имеем право бросить в эту якобы науку презрительным стихом:
«Вот ложь, клеймящая чело людское!»
«Восточное Обозрение» NN 135, 136, 20, 21 июня 1901 г.
Л. Троцкий. МЫ СОЗРЕЛИ
Мм. гг.!
Первым долгом извещаю вас, что мы созрели.
Созреванье началось, разумеется, с Москвы… Мы думали, что нам еще зреть и зреть.
Г-н Леберт, как видно из его слов, есть профессиональный благотворитель (филантроп тож). До недавнего времени, как известно, эта почтенная разновидность человечества водилась только в Англии, ныне же и нас сподобил господь… В заседании Басманного попечительства этот самый г. Леберт прочитал доклад, воспроизведенный в N 119 «Русских Ведомостей» в виде фельетона, под заглавием «Как живут бедные». Этот доклад и представляет собой неоценимый документ нашей гражданской зрелости. Дело, мм. гг., такого рода.
Когда российский прогресс просвистал свистом первого отечественного локомотива, мы так по сему поводу в свое время возликовали, точно пред нами уж не было впереди никаких сомнений, никаких вопросов. Ах, как мы были юны и незрелы!
Оказалось, что локомотивный прогресс не превратил, как мы ожидали, нашего обширного отечества в счастливую Аркадию.
Где-то, в самых низах, раздалось угрюмое ворчанье.
Этот ропот дошел до Москвы и в частности до г. Леберта, филантропа от Басманного попечительства.
Г-н Леберт решил проверить основательность этого мрачного недовольства.
На поверку обнаружились в цивилизации такие изъяны, что г. Леберту пришлось «смущенно и печально склонить голову и беспокойно смотреть на горизонт будущего». (Смотреть со склоненной головой на горизонт, как будто, невозможно, но чего не напишешь в «смущеньи» и «печали»?)
Итак, недовольство «черни» (монолог, который мы цитировали) основательно.
Но сознание бедствия, гласит обиходная мудрость, изыскивает причины, а равно и пути к устранению оного. Точь-в-точь так и случилось с г. Лебертом.
Оказалось, что все современные беды происходят «от того, что живущие высоко не смотрят вниз, не спускаются туда, чтобы протянуть руку помощи бедному, чтобы помочь, поддержать его. За границей, где культура старше и цивилизация дальше бросает свой скудный свет и обильные тени, общественная совесть уже пробудилась и чувство виновности вызвало к деятельности (что?)».
Но ныне и мы созрели. «Общественная совесть» и «чувство виновности» пробуждаются и у нас и «вызывают к деятельности». Г-н Леберт косвенно намекает и на причины пробуждения «общественной совести».
«Если мы не придем, – говорит он, – на помощь этим несчастным, тщетно взывающим о свете и воздухе, то не может ли в один прекрасный день случиться, что они их добудут себе сами, но уж с таким отчаянным напряжением всех сил, которое может стоить и им и нам страшных жертв?».
К сожалению, г. Леберт не называет тех фактов современной действительности, которые внушили ему столь мрачные опасения и которые пробудили дремавшую «общественную совесть». Мы, однако, охотно верим, что такие факты существуют.
Как же, в таком случае, предотвратить грозу?
Докладчик «Басманного попечительства» не оставляет нас без помощи и предлагает нам свой план разрешения социального вопроса. План этот так широк, что г. Леберт опасается, что иной может счесть этот план неисполнимым и назвать его бреднями. «То, что вы предлагаете, – так может возразить г. Леберту иной скептик, – ведь гигантская работа и требует безграничных жертв временем, трудом, любовью». «Это правда, – возражает скептику изобретатель системы социального спасения, – только без работы
