С этой молодежью нельзя говорить теми готовыми формулами, фразами, оборотами, словами, которые для нас, «стариков», имеют значение потому, что вытекают из нашего предшествующего опыта, а для нее остаются сплошь да рядом пустым звуком. Надо учиться говорить с нею на ее языке, т.-е. на языке ее опыта.
Борьба с царизмом, революция 1905 года, империалистическая война и обе революции 1917 года для нас – личные переживания, воспоминания, живые факты нашей собственной деятельности. Мы тут говорим намеками, вспоминаем и мысленно дополняем то, чего не договариваем. А молодежь? Она этих намеков не понимает, потому что не знает фактов, не пережила их и не может с ними познакомиться из книжек, из правильно поставленных рассказов, ибо их нет. Где старшему поколению достаточно намека, там молодежи нужен учебник. Настала пора составить серию таких учебников и пособий революционного политического воспитания для молодежи.
«Правда» N 145, 1 июля 1923 г.
Л. Троцкий. РАБКОР И ЕГО КУЛЬТУРНАЯ РОЛЬ [56]
Рабкор как рычажок культурного подъема
Товарищи, вопрос о задачах рабкоров связан теснейшим образом с вопросом о поднятии культурного уровня рабочего класса. Все вопросы, большие и малые, упираются у нас ныне в эту основную задачу. Коммунист, член РКП, был и остается международным революционером. Но в применении к задачам Советской Республики он прежде всего – культурник. Слово «культурничество» имело до революции в наших устах уничижительный, почти что бранный характер. «Это, мол, культурник», т.-е. деятель, который мелко плавает. Были ли мы правы тогда? Да, были. Потому что в условиях царизма и в условиях буржуазного господства самая главная культурная работа должна была состоять в том, чтобы сплотить пролетариат для завоевания власти, ибо только завоевание власти открывает возможность настоящей широкой культурной работы. В германской социал-демократии, у германских меньшевиков, имеется теоретик Гильфердинг,[57] который на днях в теоретическом органе германской с.-д. партии написал статью, мысль которой такова: мы, немецкие социал-демократы, отказываемся от революционной деятельности в пределах Германской республики, мы посвящаем отныне свои силы культурному подъему немецкого рабочего класса. Выходит на первый взгляд, что он сказал чуть-чуть не то же самое, что и мы говорим: именно, что главная работа есть работа культурническая. Но в чем тут разница? Разница заключается в том, что в Германии пролетариат не имеет власти и, следовательно, культурническая работа пролетариата в Германии упирается в те рамки, какие ставят этой работе частная собственность на средства производства и власть буржуазии. А буржуазия, имея власть, имеет в своих руках издательства, книги, школы, библиотеки и пр. и уделяет рабочему классу лишь ту часть всего этого, которую она, буржуазия, считает необходимой, и на таких условиях, которые ей выгодны.
Можно, правда, сказать, что и у нас на этот счет бедновато. Но почему у нас бедновато по части школ, книг и газет? Потому что мы, вообще, бедны и малокультурны, и у нас всего мало. Но препятствий классовых и помех со стороны государства у нас нет, т.-е. у нас нет такой власти, которая была бы заинтересована в том, чтобы сократить средства культурного подъема пролетариата, ибо у нас власть рабочего класса. В одной из своих последних статей, на которую я уже ссылался, Владимир Ильич разъяснял: с завоеванием власти резко меняется самый подход к социализму. Пока длится господство буржуазии, до тех пор борьба за социализм выражается в сплочении пролетариата для революционного захвата власти. Это значит: прежде всего пробей ворота в царство будущего! А когда власть взята, тогда подымай культурный уровень трудящихся масс, ибо социализма на низкой культуре создать нельзя. Конечно, германскому пролетариату после завоевания власти культурная работа дастся несравненно легче, чем нам. Но работать приходится в тех условиях, в какие мы поставлены всей нашей историей, а история наша есть история зверского гнета, отсталости, бедности, некультурности. Из себя тут не выпрыгнешь. Наследие прошлого надо преодолеть. Самый большой плюс, самое большое завоевание, какое до сих пор дала революция (ведь революция сама по себе не цель, разумеется, а только средство), это – пробуждение в трудящихся массах мощной тяги к культуре. Стыд за свою некультурность, стремление подняться – это есть основное, что революция дала – в размере, никогда не виданном, охватившем миллионы и десятки миллионов. Особенно сильна эта тяга к культуре, разумеется, среди молодежи. Несомненно, что процент безграмотных среди подростков убывает. Это мы видим и по военным наборам. Но между безграмотностью и полной грамотностью есть один этап, который называется полуграмотностью или малограмотностью. Вот на этом-то этапе многие задерживаются. Таких малограмотных много теперь и в армии, и среди рабочей молодежи, и, тем более, среди крестьянской молодежи. Нужно, чтобы газета захватила такого малограмотного, привлекла его, заставила бы его ежедневно читать, научила бы его читать, упрочила бы его грамотность и через грамотность расширила бы его кругозор. Тут мы и подходим к поставленному сегодня вопросу.
Рабочий класс пробудился для культуры. И рабочий корреспондент является одним из выражений этого пробуждения класса. В этом – основное отличие рабкора от всех других писательских групп. Он есть ближайшее, низовое, непосредственное орудие пробужденного к новым интересам рабочего класса. Этим измеряется, этим определяется смысл его работы, его роль, объем его интересов. Рабкор воспринимает все, чем живет и дышит рабочий класс. Рабкор своим пером пользуется, как рычагом. Маленький рычажок, но рабкоров много, а значит и рычажков много для культурного подъема рабочей массы.
Мысль и изложение
Разумеется, для того чтобы эту роль культурного рычажка играть с успехом, рабкор должен уметь писать. Это не простая вещь, нет! Под уменьем писать надо понимать, конечно, не только простую грамотность, но первым делом уменье найти свою собственную мысль, спросить себя самого: что ты, такой-сякой, хочешь сказать? Научиться, товарищи, себя самого спросить об этом, да потверже, да посерьезнее, – это самое трудное дело. Так вот просто взять перо, чернильницу, бумагу, обмакнуть да настрочить о том о сем, а больше ни о чем, чтобы читатель от нечего делать почитывал, – этого мало, это не писательство и не рабкорство. Правда, нельзя греха таить – у нас немало статей газетных пишется именно по этому рецепту. Отсюда – довольно распространенная болезнь газетной «казенщины». Когда журналист не чувствует читателя и потому лишь смутно знает, о чем ему писать, на сцену выступают неизбежно общие места, «трескотня» и шаблон. Все это – не в обиду нам будь сказано. Умение найти свою мысль, нужную и необходимую именно в данных условиях, для данных читателей – это требование должен предъявлять себе всякий писатель, в том числе и начинающий рабкор. На это я напираю со всей силой. Первое дело – с пристрастием допросить себя самого: о чем и что хочешь сказать и для кого и для чего? Это предпосылка всего остального. Вопрос о том, как изложить – тоже вопрос чрезвычайной важности, но он встает только во вторую очередь.
Я встречал за последнее время много рассуждений о стиле, о слоге, предназначенных для рабкоров. Разумеется, это очень-очень важная сторона дела. Но среди рассуждений на эту тему встречается немало вздора. Так, иные думают, что говорят невесть какую мудрость, когда рекомендуют: «Пишите просто, по- пролетарски». Но что значит писать «просто»? Писать просто совсем не так просто. В сущности, совет этот вырос из прошлого, когда революционер-интеллигент подходил к массе, и ему говорили: «Пишите или говорите попроще, пояснее, поконкретнее»… Конечно, и сейчас такой совет может быть не без пользы повторен во многих случаях. Но сказать рабочим корреспондентам: «Пишите просто, не гоняйтесь за стилем», значит совсем не в то место попадать. Одной «простоты» совсем недостаточно. Нужно уменье, нужно искусство. Нужно вырабатывать свой способ изложения, свой слог. Это работа, это задача, это учеба. Как же подойти к ней? И на этот счет попадаются довольно-таки курьезные указания. Я встретил одно такое указание даже со ссылкой на меня. Некий товарищ рассказывал на поучение рабкорам, будто бы для выработки стиля я брал особое перо, доставал какую-то особую бумагу и… «разгонится, – пишет он, – а перо в бумагу упрется и стоп». (Аплодисменты, смех.) Прочитав эти строки, я был до последней степени поражен, откуда сие? Позвольте вам, товарищи рабкоры, более молодые писатели, сказать, что стиль вырабатывается не пером и не бумагой, а сознанием, мозгами. Спроси себя прежде всего, что ты хочешь сказать. Это есть первое условие – также и с точки зрения изложения, формы или стиля. Каждый по-своему красноречив в том вопросе, который он знает и в котором он заинтересован. Конечно, у одного изложение будет ярче, у другого – бледнее. Темперамент у писателей бывает разный. Но убедительное и выразительное изложение получится даже у полуграмотного человека, если он твердо знает, что хочет в данном случае сказать, и если он не просто пишет, чтобы писать, а стремится чего-то добиться, т.-е. если
