Сочинения

Сущее есть мыслимое. Отсюда уже Платон заключил, что сущее есть идея. Но идея Платона есть лишь предмет мысли, предмет философского созерцания: это — отвлеченная, умопостигаемая сущность, противоположная миру призрачных явлений. «Абсолютная идея» Гегеля есть сама живая мысль, заключающая в себе единство субъекта и объекта в вечном процессе мышления.

Гегель пошел далее Платона и далее всей греческой метафизики: он показал, что общий принцип всех метафизических определений, из которого все они логически вытекают, есть необходимая, логическая мысль. Каждое из этих отдельных, частных определений, взятое само по себе, отвлечённо от прочих, ложно в своей односторонности и находится во внутреннем противоречии с прочими логическими определениями. Ибо в целом мысли все эти определения, все эти, по-видимому, столь различные концепции сущего органически связаны между собою. С этой точки зрения вся история философии изображается Гегелем как логически необходимый процесс развития единой объективной мысли, которая диалектически переходит от одного определения к другому, не исчерпываясь ни одним из них, но осуществляясь в их полноте. И все эти определения, все эти концепции сущего, кажущиеся раздельными и непримиримыми друг с другом — с точки зрения ограниченного индивидуального сознания, внутренне предполагают друг друга; несостоятельные в своей отвлеченности, они являются необходимыми, логическими моментами в целом философии. Ибо все эти определения имеют одно начало — живую логическую мысль, которая обнимает и порождает их всех. Эта мысль имеет своим предметом сущее, но самое это сущее, «как умопостигаемое», всецело определяется мыслью; оно само есть мысль, ибо, как сознал еще Парменид [11]: Одно и то же есть мысль и то, о чем она мыслит.

Итак, логика Гегеля представляет собою попытку обнять всю систему возможного знания, всю совокупность возможных, метафизических идей или концепций сущего, исходя из всеобщего, логического принципа знания. И тем не менее, как известно, и эта универсальная метафизика потерпела крушение, оказалась несостоятельной пред судом последующей философии и науки. Рассмотрим, как и почему это случилось. Система Гегеля есть панлогизм, «вселогическая» философия, поскольку в ней Логос, логический принцип знания, определяется как абсолютное начало сущего. Как же могла эта система оказаться логически несостоятельной? Ответ на этот вопрос имеет принципиальное значение для логического идеализма и для всей метафизики. Учение Гегеля пало; но именно поэтому наступило время для его беспристрастной оценки, свободной от ходячих предрассудков. Не разделяя этого учения, мы постарались понять его, и притом в его связи с критической философией, чтобы выяснить глубокое значение той философской проблемы, которая заключается в логическом идеализме и в самом противоречии его с началами эмпиризма.

КРИТИКА ЛОГИЧЕСКОГО ИДЕАЛИЗМА

1

Если логический принцип нашего знания есть действительно универсальный и абсолютный, то он обосновывает собою все сущее и в то же время идеально заключает в себе всю систему возможного знания. Проверка этого принципа в качестве безусловного и всеобщего должна поэтому состоять в логической дедукции из него всей системы наших знаний. И поскольку вся природа и вся история определяется Гегелем как самораскрытие этого абсолютного начала, — природа и история должны быть выведены из него логически a priori. История и природа должны быть построены логически, ибо только такое логическое построение может быть подлинным воспроизведением их действительного происхождения и развития. Все сущее сводится к логической идее, — таков смысл гегелевского положения: «все существующее разумно»[740], и действительный мировой процесс, процесс мирового развития, должен быть объяснен как разумный, логический процесс. Гегель, а раньше его и Шеллинг сознали необходимость такого философского доказательства, проверки своего принципа — путем построения новой умозрительной науки — умозрительного естествознания и умозрительной истории. Они попытались дать такую науку, и эта-то попытка всего более показала несостоятельность, неполноту их отвлеченного принципа.

Прежде всего пала пресловутая «натурфилософия» [13]. Природа оказалась не тожественною с «духом» философов, и все попытки вывести ее из понятий чистого разума оказались тщетными. На самом деле философы ничего и не выводили: они строили из ветхого и крайне непрочного материала, подгоняя свои естественноисторические познания под рамки своей логической системы. Но их наука о природе была вопиющим анахронизмом уже в их эпоху. И в то самое время, как они все более и более запутывались в своей метафизической паутине, создавая призрачный мир, — научное естествознание двигалось вперед, открывая подлинные миры посредством усовершенствованных методов и орудий опыта и наблюдения. Результаты положительной науки разошлись с результатами умозрения: внешнее эмпирическое изучение природы одержало верх над логическим построением. И с успехами научного эмпиризма естественно развилась и распространилась особого рода философия эмпиризма.

По-видимому, один неуспех натурфилософии еще не свидетельствует против самой «философии тожества» Шеллинга и Гегеля: погрешность отдельных построений еще не свидетельствует против истинности основного начала. Во всяком случае, если допустить вместе с Гегелем «рациональность» всего существующего, если признать вместе с ним истинную сущность мира — в логическом понятии и видеть в отдельных формах бытия лишь моменты в развитии этого понятия, то самая задача априорного, чисто рационального построения природы из понятий представляется не только возможной, но и безусловно необходимой. И наоборот, — если такое построение оказывается невозможным, если реальный чувственный мир не разрешается в чисто логическую систему, если физический процесс жизни и развития вселенной не разрешается всецело в логический процесс, то самый «панлогизм» Гегеля оказывается ложным в своей отвлеченности: все не сводится к Логосу, т. е. к логическому началу. Нетрудно доказать путем логического анализа всей конструкции Гегеля, что его фантастическая физика, в сущности, столь же мало может быть выведена из его основных начал, как и настоящая научная физика: ибо, как ни объяснять физические силы тяготения, света, звука, тепла и т. д., их, очевидно, нельзя свести к логическим категориям — точно так же как и совокупность органических и неорганических форм природы.

В области истории человеческого духа построительный метод Гегеля имел, несомненно, больший успех, чем в области чисто физической, отчасти благодаря более обширным историческим познаниям философа и его необычайному дару исторического понимания. Здесь, в особенности в сфере умственных и духовных движений, Гегелю действительно удалось в некоторых случаях раскрыть логическую связь отдельных моментов развития той или другой общей идеи или принципа в известную историческую эпоху. Но история, как и природа, не может быть «рационализирована»: в истории, как и в природе, реальный процесс не совпадает с логическим и потому не построяется историком a priori, но изучается и объясняется им a posteriori. Иначе историк не был бы ограничен одним прошедшим, и притом только известною ему небольшою частью прошедшего: он мог бы логически «строить» будущее, предсказывать его с безусловною достоверностью. Всякое неожиданное историческое событие, как и всякое крупное открытие в области прошлого, с очевидностью показывает недостаточность построения истории из отвлеченных понятий. В истории, как и в природе, взаимная связь явлений может быть открыта и понята лишь по изучении самих явлений. Из отвлеченных понятий нельзя ни вывести, ни понять ничего конкретного, — нельзя понять личности, как реального фактора исторического процесса. Современный «экономический материализм», также отрицающий значение личности в истории, уже этим самым обличает свою генетическую связь с гегелианской отвлеченной конструкцией исторического процесса. Ибо в истории, как и в естествознании, отвлеченный идеализм вызвал реакцию материализма.

Недостаточный в области естествознания и истории, принцип Гегеля оказался столь же недостаточным и в области психологии[741]: человеческая душа не есть исключительно «вещь мыслящая»; она есть также и водящая и чувствующая вещь. И попытка свести волю, чувство и чувственность к мышлению, психологическое — к логическому была столь же неудачной, как и обратная попытка противоположной Гегелю школы психологов — свести мышление к чувству и воле, или логику — к