А вообще, Женич, это на тебя Greenpeace-а нет, и стыда с совестью тоже. Это ж надо! За невинным зверьем прятаться!
— Э-э-э! Попрошу не выражаться! — возмутился Женечка почти искренне. — Зив, тяпни его как следует, чтоб не обзывался.
— Евгений Вениаминович, а если он Вас еще раз козлом или сволочью назовет, Вы его тоже покусаете? — проурчал Зив.
— Что он сказал? — спросил Генка, внимательно выслушав, усиленно вслушиваясь, собачье урчание.
— «Евгений Вениаминович, а если он Вас еще раз козлом или сволочью назовет, Вы его тоже покусаете?» — повторила для Генки Ира.
Генка покатился со смеху и хохотал очень долго, а потом… А потом его гнев окончательно прорвал плотину. Ира Генку таким разъяренным никогда не видела и никогда не подозревала, что его словарный запас столь богат как отчасти цензурными, так и не совсем цензурными, а также и совершенно нецензурными ругательствами. Он ходил, точнее, почти бегал по гостиной, зверски жестикулировал и истошно орал. Помимо недавнего конкретного случая, он Женечке припомнил все, как поняла Ира, начиная от Сотворения Мира, а вполне возможно и с еще более отдаленных времен. В самом начале Ира попыталась остановить его, приняв этот взрыв за шутку, потому что даже представить себе не могла, что такое может быть всерьез, но понять это ей пришлось очень быстро, и она от ужаса аж вдавилась в кресло, на котором сидела. Женечка сосредоточенно рассматривал что-то на потолке и казался совершенно спокойным, словно вовсе не в его адрес несся остервенелый поток ненормативной лексики. Женечкин отсутствующий вид, похоже, еще больше бесил Генку, так что его ярость, по всем нормальным признакам давно вышедшая за все мыслимые пределы, продолжала неуклонно нарастать. И вдруг, совершенно внезапно Женечка расхохотался. Ира вздрогнула, словно ее окатили ледяной водой. Видимо, то же ощущение испытал и Генка, так как осекся на полуслове.
— Генка, прости меня дурака, — Женечкин тихий и спокойный голос, как бритвой разрезал воздух. — Я только сейчас понял, чего это ты так взбесился.
— Ну и что ты понял? — Генку всего трясло. Сраженный ледяным спокойствием Женечки, он стал говорить почти шепотом в сравнении с недавними воплями.
— До твоего звонка мы спокойно успели навести порядки, выпить чайку с Татьяной Николаевной, проводить ее домой и вразвалочку вернуться. Тебе что, все же пришлось побывать у Натали в постели?
— Да! Черт возьми! Пришлось! Но я же не устраиваю бордель у Иры в доме! — вновь завопил Генка, правда, уже не так громко.
Женечка опять расхохотался, а Генка было принялся честить его с новой силой, однако, праведность Генкиного гнева дала трещину, и Ира, вскочив с кресла, воспользовалась ею, пока та не затянулась.
— Всё. Хватит, — тихим, ледяным, не терпящим возражений тоном сказала она, положив руки Генке на плечи и глядя ему в глаза жестким колючим взглядом. — Гена, — продолжила она более мягко, — я в защите не нуждаюсь, а если Женечка, как ты говоришь, дуркует, так, наверное, у него есть на то причины.
— Ир, да пусть себе дуркует! Я что, против? Но не здесь же!
— Ген, за последнее время Женечка для меня стал не просто другом. Он по-настоящему помог и продолжает помогать пережить мне то, от чего я все еще почву под ногами найти не могу. А может и никогда в этой жизни не смогу. Так что, если ему охота подурковать у меня в доме, я сделаю все, что в моих силах, для обеспечения его дуркованию максимального комфорта. И это меньшее, что я могу для него сделать.
Генка сразу как-то весь обмяк и уселся в кресло. Ира собрала грязные чашки и ушла на кухню. В доме повисла тишина, которая после пронесшейся бури казалась гробовой.
— Мне, вообще-то, пора… — растерянно промямлил Генка, когда Ира вернулась в гостиную.
— Я проведу тебя, — сказала она ему, а потом обратилась к Зиву и Лоренцу. — Ребятки, помогите, а то я плохо помню, куда надо-то.
— Ира, сядь, — промурлыкал Лоренц. — Мы сами его проведем.
— Он что-то сказал? — неуверенно поинтересовался Генка.
— Да, — ответила Ира. — Он сказал, что они с Зивом сами тебя проведут.
— Так меня ведь за руку протаскивать нужно.
— Я думаю, за руку не понадобится. Лоренц и Зив — стражи прохода. Просто откроешь дверь и выйдешь, когда они тебе кивнут, — объяснила ему Ира, а потом спросила Зива и Лоренца, — Я правильно ему сказала?
— Да, — подтвердил Зив, и они оба кивнули.
— Ну, я пошел… Пока.
Генка направился в сопровождении Зива и Лоренца к лестнице в цоколь.
— Ген, — окликнул его Женечка. — Спасибо, что примчался.
— Да не за что, Женич. Я, конечно, все понимаю, но все ж, постарайся себя вести поприличнее.
— Постараюсь, Ген. Как пройдешь — звякни. Хорошо?
— Звякну. До встречи, ребята!
Генка скрылся внизу, а через минуту запел Женечкин мобильник.
— Все хорошо. Я — на месте, — услышала Ира Генкин отдаленный голос из трубки.
Тонкости ощущения различий
— Ир, прости меня, — тихо сказал Женечка, едва она легла рядом.
— О господи! Жень! Я думала с крутыми разборками наконец-то покончено!
— Генка-то на сто процентов прав… — будто не слыша ее, продолжал Женечка. — Самому тошно…
— Жень, по-моему, тошно-то тебе заранее было, вот и потянуло на «подвиги», — Ира почувствовала, что ему нужно выговориться.
— Ирка, неужели ты действительно понимаешь?
— Не знаю… Некоторые вещи можно до конца понять, только пережив подобное. Да и то, скорее всего, поймешь лишь по-своему.
— А ты не думала, что понимание этого и есть настоящее понимание?
— Да… Наверное…
— Знаешь, я за время своей жизни столько мелких пакостных гадких мерзостей наделал…
— Ну, Жень! На это у тебя времени имелось более чем достаточно.
Женечка горько усмехнулся:
— Да. Пожалуй, слишком много… Ирка, спасибо тебе!
Женечка крепко прижал ее. Ира подняла на него глаза. На его щеках блестели слезы.
— Жень! Да ты, никак, рыдать собрался!? По-моему, мелкие шалости, даже очень гадостные не стоят того, чтобы их оплакивать.
— Знаешь, Ир, у меня в голове не укладывается то, что ты сегодня Генке сказала.
— А-а, ну ясно! Это слезы умиления!
— Ирка, я серьезно. Ко мне здесь никто никогда так не относился. Генка — он действительно друг, готовый прийти на помощь в любую минуту, независимо от того, угрожает ли мне действительно смертельная опасность или я тупо запутался в очередной мерзости, типа сегодняшней. Он, вроде как, и понимает, что и обычную-то по продолжительности жизнь прожить идеально невозможно, а когда тебе все это уже триста раз, как осточертело, так тем паче. Вытащит, помоет-почистит, душеспасительную мораль прочтет… И вроде даже понимает, что меня не разнообразия ради во все тяжкие потянуло, — Женечка усмехнулся. — Хотя, нет. Во все тяжкие как раз таки разнообразия ради и тянет… — Он немного
