— Жень… — Ира замялась.
— Та-ак, госпожа Палладина никак спросить о чем-то желает?
— Ну-у-у…
— И считает, что ее вопрос из сферы праздного любопытства?
— Ну-у-у…
— Ну, ну! Спрашивай! Не бойся!
— Жень, расскажи мне, как для тебя все здесь начиналось?
— Я надеюсь, что тебя интересуют лишь последние две с половиной тысячи лет?
— Вообще-то, интересует всё.
— О как! Ир, все, что было до последних двух с половиной тысяч лет, относится к сфере праздного развлечения и ничего интересного из того, что может непраздно заинтересовать тебя, в своей сути не имеет.
— То есть, мой интерес к твоему последнему здесь воплощению, ты к праздному не относишь?
— Уже нет. Ты знаешь теперь достаточно, чтобы интересоваться этим не только ради удовлетворения праздного любопытства.
— Так значит, ты мне расскажешь?
— Особых биографических подробностей не обещаю, однако то, что для тебя действительно представляет интерес, поведаю.
— Ну?
— Ну… Слушай! Я родился здесь, на Черноморском побережье Кавказа в селении, которое находилось в районе нынешней Соболевки, и жил совершенно обычной для тех времен жизнью, которая отличалась от жизни моих ближайших соседей разве что тем, что по своему рождению я принадлежал к правящему роду — эдакий великий князь трех дворов. Ну, не трех, конечно, гораздо больше, однако семейный гонор был из этой оперы. Я вырос, обзавелся своей семьей, растил детей… в общем, достаточно продолжительное, по меркам обычной человеческой жизни, время не случалось ничего из ряда вон выходящего.
Потом была война. То есть, если рассматривать по меркам современности, и не война вовсе, а так, грандиозная драка. Это, правда, тоже не выходило за рамки обычного. Подобные драки являлись правилом. Только вот на этот раз нас оказалось раз в восемь меньше, ну и исход получился соответственный. Предводитель «вражеской армии» — некто по имени Гудэк — имел со мной личные счеты. Я его немного обидел еще в детстве, а он оказался на редкость злопамятным. И вообще — потрясающей доброты человек! Милейшее создание!
Как я узнал позднее, он запретил своим головорезам трогать меня, и я после жесточайшей резни оказался без единой царапины. Если честно, для меня для самого до сих пор загадка, как им удалось выполнить его приказ и не замочить меня в этой мясорубке в пылу сражения. Но это неважно. Перерубили всех воинов, кроме меня. Всех уцелевших женщин и детей, кроме моей семьи, вместе со скотом угнали. Все в округе выжгли. А я остался цел и невредим. Правда, я не сразу понял это.
В пылу битвы меня, как я уже говорил, умудрились даже не поцарапать и даже одежду не порвать, однако, видимо, оглушили, так как я потерял сознание и пришел в себя, уже будучи привязанным к обугленному дереву. Пока я окончательно не очухался, моя семья тоже оставалась в неприкосновенности. А потом…
Гудэк не стал меня пытать, в смысле наносить болезненный вред моему телу, в смысле бить, сдирать кожу, жечь… все это он проделал со всеми членами моей семьи на моих глазах. А потом сказал, что считает наши разногласия исчерпанными, прощает мне все и предлагает выпить за примирение. Я был уверен, что в поднесенном мне роге яд, и осушил его до дна. Там оказалось снотворное.
Проснулся я в лесу, и притом не брошенный абы как, а устроенный со всем, возможным в лесных условиях, комфортом — словно сам спать укладывался. Снотворное оказалось хорошего качества, и память мне, к моему великому сожалению, не отшибло. Мое состояние, думаю, в описании не нуждается. Я долго бродил по горам. Насколько долго, не знаю. В конце концов, мои скитания привели меня на вершину отвесной скалы. Далеко внизу змеилась река. И я просто сделал шаг в пропасть. А дальше…
Тогда я решил, что попал в потусторонний мир. Много прошло времени, прежде чем я понял, что шагнул в щель прохода. В общем… я понимаю, звучит это странно, абсурдно, даже смешно, но по-другому не скажешь. Так вот, шагнул я в пропасть и от неожиданности упал. А прикол вот в чем: я, шагнув в пропасть, ожидал, что сейчас полечу вниз и разобьюсь о камни, но вместо пустоты под ногами оказалась твердая земля, покрытая сочной травой, и я упал на нее.
Знаешь эффект, когда спускаешься по лестнице и считаешь, что впереди еще одна ступенька, а она, то есть лестница, оказывается, уже закончилась? Зачастую от неожиданности спотыкаешься и даже падаешь. Представляешь, что испытал я, будучи уверенным, что впереди ступенечка высотой эдак метров сто! В общем, я решил, что попал в потусторонний мир, а пока до меня дошло, что мир-то все тот же самый, я уже кое-чему начал учиться, а когда понял — продолжил с удвоенной силой.
Я представлял, как найду Гудэка и что с ним сделаю. Я не вел счет времени. Я верил, что становлюсь все более и более могущественным колдуном. Я неимоверно стремился ко все большему и большему могуществу, не переставая искать Гудэка. Я понял, что мне не суждено было его найти много столетий спустя, уже после того, как давно осознал, кто я, и перестал его искать.
Дело в том, что упал я на землю, покрытую сочной травой, в Южной Америке. Выбрался я оттуда, лишь по-настоящему научившись пользоваться проходами, а понял, что то была Южная Америка, когда приплыл туда как-то, спустя почти две тысячи лет, на испанском корабле. Осознание же того, кто я, накрыло меня озарением лет через двести после трагической гибели моей семьи, когда меня однажды позвали принять роды.
Надеюсь, ты догадываешься, кто рождался? — Женечка с улыбкой посмотрел на Иру. — Все мои усилия заставить тебя жить оказались тщетны. Ты умерла на третий день после рождения. Я в один миг вспомнил всё: зачем я здесь и кто ты. И с того момента я по-настоящему перестал беспокоиться по поводу Гудэка. Конечно время, к тому же такое его количество, еще до этого изрядно притупило боль, но навязчивая идея не отпускала. Только после твоей смерти я заинтересовался, сколько же минуло с тех пор, как погибла моя семья, и долго хохотал, поняв, что больше века искал давно истлевшего покойника. Я осознал все, что делал с тех пор, как шагнул в пропасть. Как мне удается не стареть и не умирать.
— Жень, Зив говорил, что принятое перед воплощением на Земле решение невозможно вспомнить.
— Он сказал истинную правду. Я не помню, что решил и почему. Мне достаточно понимания того, зачем я здесь.
— Но разве это не одно и то же?
— Это лишь похоже на одно и то же. Но это не так. Я не знаю, как тебе объяснить… Ну вот, ты уже начинаешь понимать, зачем ты здесь.
— Жень, я «начинаю понимать» это только благодаря тому, что вы все наперебой мне об этом рассказываете.
— Мы все наперебой тебе об этом рассказываем, потому что ты так решила, и лишь после того, как ты сама нечто обнаруживаешь. Ир, у тебя нет в запасе нескольких столетий на осознание.
— Но ведь далеко не всем требуются эти столетия.
— Конечно, далеко не всем, но у них есть те, кто их подталкивает, наталкивает и, тем или иным образом, кое-что объясняет, то есть делает все то же самое, что и мы все, как ты изволила выразиться, делаем с тобой. К тому же, тем, кто это все делает, совершенно необязательно самим догадываться о том, что именно они делают. Видишь ли, я этому пресловутому Гудэку должен, на самом деле, в ножки поклониться. Я, честно говоря, не уверен, что смог бы найти свой путь, не подтолкни он меня к нему.
— Я думаю, тебя на твой путь затолкал тот, кто открыл проход.
— Тоже верно, и все же он стал лишь следующим. В пропасть меня заставил шагнуть Гудэк. Я не исключаю, что все изуверства Гудэка, моя собственная задумка. Мое собственное решение, принятое вследствие знания своих потенциальных земных возможностей и уверенности, что других вариантов затолкать себя туда, куда надо, не существует.
— Ничего не скажешь! Оптимальное решение!
— Ира, ты разве забыла? Я тебя как-то раз вообще живьем сжег.
