мерзопакостное. Он понимал, что после всего звонить Палладиной, идея, мягко говоря, плохая, но ничего с собой поделать не мог — видеть, или хотя бы слышать ее хотелось до жути. Игорь Александрович, будучи готовым ко всему и ни на что не надеясь, набрал Иришкин номер. Она не ответила. Выкурив три сигареты подряд, Игорь, сам не зная почему, позвонил Мариночке и попросил заехать к нему.
Мариночка нарисовалась почти мгновенно, по крайней мере, ему так показалось. Она щебетала без умолка, выкладывая все новости стихийного бедствия, обрушившегося на город, пока он не заткнул ей рот поцелуем.
Мариночка слегка опешила от неожиданности. Хоть ее трудоустройство и состоялось в постели, но это было в далеком полузабытом прошлом, и уже давно сам Игорь Александрович ее интимными услугами не пользовался. Легкий шок от внезапного поворота событий прошел быстро, тем более что босс пылал такой неистовой страстью, какой офис-менеджеру, даже с ее стажем, испытывать в отношении себя еще не доводилось.
После бурной оргии, едва придя в себя, Игорь попросил заказать ему билет до Самары на самое ближайшее время и уже хотел было ненавязчиво выпроводить свою секретаршу, но передумал. Остаться одному казалось невыносимым.
Мариночка «села на телефон» и вскоре сообщила дату и время отъезда Игоря Александровича, о чем последний незамедлительно известил очень сему обрадовавшегося Аристарха Поликарповича.
Оказалось, что Аристарх Поликарпович не просто будет очень рад видеть у себя «Игорешу», а даже собирался сам позвать его, так как тут образовались очень неотложные проблемы, которые только «Игореша» и способен уладить.
Власть над собой
Ира, периодически закидывая в рот горсть ягод, углубилась в чтение Женечкиной книги. Судя по содержанию «Введения», работа была посвящена суевериям и приметам, а намеченный территориально- временной охват успешно соперничал с «Золотой ветвью» Фрэзера. На 28-й странице появился кусок, набранный курсивом со сноской: «Здесь и далее текст, выделенный курсивом, для публикации не предназначен. Только для тебя, Ира». Ира, бегло просмотрев распечатку, поняла, что курсива на протяжении всего труда гораздо больше половины.
— Что ж, нормальный шрифт издадим, как есть, а курсив нарисуем, — произнесла она вслух.
— Хорошая идея, — услышала она Женечкин голос у самого уха и подняла глаза. В комнате никого не было.
— Кажется, пора баиньки…
Наутро она вновь села с книгой, начав чтение с самого начала. Это действительно было монументальное научное исследование целого комплекса ныне действующих и несколько подзабытых народных примет и поверий, суеверных убеждений и предрассудков чуть ли не всех времен и народов с выявлением корней их возникновения и причин тотальной живучести для действующих, а для полузабытых — причин отмирания. Текст, набранный нормальным шрифтом, содержал кучу сносок со ссылками на всевозможные (компетентные и не очень) источники. В курсивных разделах сносок не было (не считая самой первой о назначении данных вставок). Во-первых, их содержание касалось личного Женечкиного многовекового опыта, не подтвержденного научными исследованиями вследствие отсутствия источников в виде хоть каких-то свидетельств. Во-вторых, выделенное повествование включало комментарии, пояснения и выводы, абсурдные с точки зрения официальной науки. В целом, в отрывках, напечатанных курсивом, отражался истинный Женечкин взгляд на освещаемые вопросы. В чем-то он подтверждал свои же «официальные» утверждения, в чем-то дополнял, а в чем-то и полностью опровергал, ехидно посмеиваясь над «необходимостью соблюдать приличия в приличном обществе».
Ира «глотала» страницу за страницей. Женечкин язык всегда отличался легкостью и грациозностью, несмотря на обилие специальных терминов — они ненавязчиво пояснялись прямо в тексте, исключая необходимость лезть в толковый или энциклопедический словарь.
Ближе к обеду в дверь кто-то несмело поскрёбся. Ира открыла.
— Ой, Люсь, привет!
— Ир, что-то я до Наташи дозвониться не могу…
— Так она ж сегодня вроде на работе. Заходи.
— А… а ты одна?
— Конечно, одна. С кем мне быть-то? Лешка еще сессию сдает, — Люся все равно стояла в непонятной для Иры нерешительности. — Да одна я, одна, заходи!
Люся, не переставая озираться с опаской, вошла.
— Ну как у вас там, всё нормально? — спросила Люся, присаживаясь на самый краешек табурета.
— В смысле?
— Ты знаешь, он такой вошел, я думала, сейчас убьет тебя.
— Кто?
— Ну как кто? Этот, твой, Женя, что ли…
Ира никак не могла понять, о чем это Люся, и вопросительно смотрела на нее.
— Игорь Александрович тоже сильно за тебя переживал.
— А! Так ты о Женечке? Так он такой же мой, как и твой. Мы друзья с ним, как и с Игорем. Работаем вместе.
— Правда? Но он так влетел!
— Да это мы прикалывались просто — сценку для Игоря разыграли, а то у него что-то крыша последнее время поехала.
— Как?! А Наташа говорила, что он, ну этот Женечка, ночевал у тебя…
— Люсь, я, по-твоему, что, не женщина? Вот ты, к примеру, с мужем спишь?
— Ну да… конечно…
— А вот у меня мужа нет, и поэтому приходится использовать периодически друзей мужского пола по их прямому половому назначению.
— Ира, так тебе замуж надо выйти!
— Люсь, мне — не надо. Мне — одной хорошо. Я просыпаться одна люблю. Женечка вообще единственный, кого я хоть как-то поутру рядом с собой воспринимаю.
— Так и выходи за него!
— Люсь, зачем?
— Ну, знаешь, Ир, так положено, чтобы женщина замужем была, детей растила…
— Люсенька, сына я, считай, уже вырастила, а замуж я не хочу. Делать мне там нечего.
— Так лучше, по-твоему, что, вот так вот? По мужикам шаландаться?
— Ты знаешь — да. Мне, по крайней мере, так больше нравится.
— Ой, Ирочка, с такими взглядами плохо ты кончишь!
— Знаешь, кончаю я очень хорошо, притом всегда и по нескольку раз, — Люся от такой дерзкой Иркиной заявки вся залилась краской. — Люсь, признайся честно, я тебе когда-нибудь говорила, что надо жить так же, как я?
— Нет…
— А почему же ты мне сейчас говоришь, что я должна жить так же, как ты? — Люся не находила, что ответить, и Ира, чуть помолчав, продолжила. — Вот ты замужем, тебе там хорошо, тебе нравится — ну и живи так! А вот мне нравится одной. И еще мне нравится быть с мужчиной только тогда, когда я этого хочу и только с тем, кого я в данный момент хочу. Я так живу. Мне так хорошо. Тебя данный образ жизни не прельщает, и ты живешь по-другому. Или, может быть, наоборот, очень даже прельщает? И ты требуешь от меня, чтобы я жила так же, как ты, лишь для того, чтобы тебе не было обидно за себя? Обидно, что духу не хватает сломать к чертовой матери все, и жить так, как хочется, а?
