жнец на землю возле заплечного мешка и заспешил к реке. Найл кинулся следом.
– Стой, куда! Там, может, прячется не весть что! – он успел поймать Доггинза за тунику, невольно вспахав пятками землю, не то Доггинз сиганул бы прямо в воду. – Да стой же!
Пока Доггинз, превозмогая себя, топтался нашесте, ругаясь на чем свет стоит и натирая глаза, Найл вынул из мешка запасную тунику, смочил в воде и подал ему. Тот со стоном наслаждения прижал тунику к лицу. У самого Найла лоб горел как ошпаренный, так что он представлял, каково сейчас бедняге. Со дна мешка он достал парусиновое ведерко, ударом кулака выпрямил его и черпнул воды. В эту секунду мутная поверхность невдалеке коротко взыграла: ясно, кто-то их уже учуял. Он велел Доггинзу пригнуться и окатил ему голову и плечи бурой тепловатой водой.
– Да что ты мне это! – не сказал, простонал Доггинз. – Мне в реку сейчас надо! Руки-ноги огнем жжет!
– Ты погоди пока, там кто-то нас караулит.
Он поднял оружие, удостоверился, что оно на минимальной мощности, и выстрелил в завихрение на воде. Пар резко зашипел, заставив отпрыгнуть назад. Когда развеялось, в воде мелькнули широко разведенные челюсти с острыми зубьями. Найл выстрелил еще раз, медленно поведя стволом из стороны в сторону. Шипение пара едва не оглушило. На несколько секунд Найла окутал жаркий влажный туман. Когда он рассеялся, поверхность реки была гладкой и безмятежной.
– Теперь, пожалуй, можно. Полезай.
Доггинз, радостно замычав, ринулся в воду, и тотчас на колени в мягкий ил. Найл чутко следил за поверхностью, готовый в любую секунду выстрелить, а Доггинз знай себе окунался в воду по самые плечи. Не прошло и десяти секунд, как сверху по реке опять взыграло; что-то явно направлялось в их сторону. Найл без промедления пальнул. Через несколько секунд Доггинз взвыл от боли:
– Кипяток!
Найл схватил его за руки и выдернул из воды.
– Лучше свариться заживо, чем оказаться заживо сожранными, – мрачно пошутил он.
С Доггинза стекала бурая грязь. Вглядевшись как следует, Найл заметил, что она самопроизвольно шевелится. Оттерев товарищу спину влажной тканью, он разглядел сонмище приставших к ней крохотных козявок, льдисто прозрачных. Кожа у Доггинза кровянилась от многочисленных укусов, но он их дажее замечал из-за нестерпимого жжения. Найл стал начерпывать и выливать на Доггинза ведро за ведром, пока полностью не смыл грязь. Едва он с этим управился, поотлеплялись и козявки.
Следующие полчаса Доггинз с закрытыми глазами лежал на земле, стиснув зубы, а Найл терпеливо его отливал – ведро за ведром, ведро за ведром. Покрасневшая кожа начала опухать. Доггинз заметался, кроя всех и вся, и вдруг замер. Найл поспешно опустился на колени и припал ухом к его груди. Ничего, сердце бьется нормально – очевидно, просто обморок. Только тут Найл поймал себя на том, что ведь и ему самому несладко: вон как лоб горит. Да еще и обрызганная ядом той гадины левая щека дает себя знать. Впрочем, сейчас не до этого.
Очнулся Доггинз в бреду. Найла он принимал за Симеона, и все просил позвать Лукасту и Селиму. Когда Найл, пытаясь успокоить, стал поливать ему руки, тот надсадно завопил, что его хотят ошпарить, стал дергаться из стороны в сторону. В уголках губ выступила пена, а глаза напоминали глаза перепуганного животного. Трижды Найлу пришлось сдерживать Доггинза, чтобы не скатился в реку. В конце концов, он снова обмяк. Через некоторое время дыхание более-менее выравнялось. У самого Найла лоб теперь горел не так сильно – видно, и Доггинзу стало чуть полегче. Через полчаса товарищ угомонился окончательно, лишь иногда крупно вздрагивал. А вот руки и ноги у него вспухли вдвое против прежнего, а лицо – просто шар какой-то.
До Найла внезапно дошло, что уже вечереет. Удивительно – он-то думал, что все еще белый день, а, оказывается, вон оно как. Он впервые задумался над тем, как им быть. Оставаться здесь на ночь явно небезопасно: в реке чего только не водится. Совершенно очевидно, что за ними неотступно наблюдают. Впрочем, это хотя бы не дает расслабится. Но даже имея жнец, идти решительно некуда. Позади в сотне метров находится лес с толстым ковром желтой пыльцы. Двадцать шагов вперед, и начинается река с ее невидимыми хищниками. Но даже хищники не сравнятся с желтой пыльцой. Их, по крайней мере, можно перебить из жнеца, а вот пыльцу поди истреби. К югу река терялась в мангровых болотах и сельве. В северной части она блуждала среди болот, приближаясь постепенно к морю. Иного выхода, кроме как остаться здесь, нет.
Когда сумерки сгустились, с моря задул прохладный бриз. Найл расстелил на земле одеяла и, затащив на них Доггинза, заботливо его укутал. Управившись, отправился за его мешком и металлической одежиной, которые все еще лежали вблизи деревьев. Повинуясь некоему инстинкту, жнец он держал наготове. Влажной тканью оттер от пыльцы мешок, затем взялся за одежину. Не отрываясь от этого занятия, мельком обернулся в сторону Доггинза и тут с изумлением увидел, что тот медленно, но верно соскальзывает в сторону реки. Какую-то секунду он не верил своим глазам (думал, мерещится в обманчивом полумраке), но тут понял, что спящий действительно движется, и побежал к нему. Стрелять из этого положения было никак нельзя – Доггинз как раз лежал к нему головой. От воды его отделяли теперь считанные метры; казалось, что он движется сам по себе, плавно сползая по пологому глинистому берегу. Найл поднял жнец, тщательно нацелился и полоснул по воде. Сердито зашипел пар, и Доггинз замер на месте. Подоспев через несколько секунд, Найл обнаружил, что он даже не проснулся. Дыхание оставалось ровным. Доггинз ничего не почувствовал, настолько вкрадчивым было движение. В нескольких метрах, возле самой воды сиротливо лежало отсеченное щупальце, удивительно тонкое, метра три длиной, лоснящееся от слизи. Прежде чем спихнуть в воду, Найл попробовал его на ощупь: гибкое и жесткое, как хлыст.
Посреди реки взыграло, послышался всплеск. Найл, переполненный слепым гневом и отчаяньем, вскинул жнец и стал неистово стегать выстрелами реку, не обращая внимание на раскаленный пар. Поверхность воды булькала и пузырилась, всякое живое тело в глубине неминуемо сварилось бы заживо. Стиснув зубы, Найл яростно уставился на темную воду, высматривая милейшие признаки движения. Его обуревало желание разрушать, губить; руки чесались сдвинуть ограничитель на максимум и пальнуть прямо в холм, вздымающийся впереди. Рука уже двинулась сама собой, но тут вспомнилось о товарище. Если за решающим выстрелом последует какой-нибудь ответный удар, Доггинз обречен. Все еще не до конца унявшись, он опустил оружие. Гнев истаивал медленно, восполняясь интересным ощущением потаенной мощи, гулко бьющейся сейчас в крови.
Забравшись в металлическое одеяние, он, скрестив ноги, сел возле Доггинза, баюкая на сгибе руки жнец. Спать не хотелось, есть тоже; острота положения, похоже, разбередила некий глубинный резерв выносливости. Вечер окончательно остыл в ночь, над северным горизонтом зажглась первая звезда. Найл чутко вслушивался в шум реки, силясь различить среди бега воды всплеск, выдающий присутствие живого существа. Биение сердца унялось, став, в конце концов, таким тихим, что едва и различишь. Найл в очередной раз ошутил себя эдаким пауком, сидящим в центре паутины и чувствующим вибрацию каждой ее
