Едва взглянув на список прошедших экзамен, Х. К. тут же увидел в нем свою фамилию и рядом — весьма высокую оценку. А вот фамилии Р. Д. там не было, сколько он ее ни искал. После Х. К. выпускные экзамены сдавали еще три группы студентов на протяжении трех дней. И на протяжении всех этих трех дней Х. К. наслаждался своей победой.
Затем появился и общий список выпускников, но фамилии Р. Д. в нем снова не значилось. И Х. К. почувствовал себя ПРЕДАННЫМ. Ведь кто, как не Р. Д. со всеми своими разговорами о Виламовице уговорил Х. К. поступить именно на этот курс, а потом взял да и бросил его! И теперь все поздравления преподавателей и экзаменаторов казались ему пустыми и глупыми. Х. К. вышагивал по комнате и громко сокрушался: никто не даст теперь Р. Д. никакой работы, никто не позволит ему преподавать; Р. Д. закончит свои дни, трудясь над каким-нибудь очередным Оксфордским словарем, и не более того; его не пустят даже на порог ни в одно приличное научное общество; он до конца своих дней будет преподавать английский каким-нибудь иностранцам. Р. Д. чувствовал себя вконец вымотанным и разбитым. Любой может представить себе, что всю жизнь будет корить себя за проявленную в какой-то момент трусость, но далеко не всякому дано испытать сожаление по поводу проявленной в какой-то момент храбрости. Р. Д. даже подумал, что все высказанное Х. К. может сбыться (позже выяснилось, что так и оказалось) и что он многие годы спустя будет горько сожалеть о проявленной в тот момент храбрости. Но что сделано, то сделано.
Х. К. вышел из комнаты. Он стал членом совета Ол-Соулз в возрасте 19 лет, но в данный момент это достижение ничуть его не грело.
Р. Д. получил работу репетитора.
Тут я заметил, что должность репетитора тоже очень важна, ведь он натаскивает учащихся к экзамену.
Сибилла сказала: Да.
Я: Тогда не понял, в чем проблема.
Сиб: Проблема заключалась вовсе не в том, что Р. Д. считал вполне нормальным и приемлемым сдать экзамен, чтобы попасть туда, где можно усовершенствовать логические способности. И еще он думал, что, усовершенствовав способность логически мыслить, просто глупо не воспользоваться тем, чему научился, и уж затем принимать восторженные похвалы в свой адрес. Проблема крылась в другом — его ученики считали шахматы слишком сложной игрой. К примеру, Р. Д. начинал рассуждать о лукрециан-ских элементах в «Энеиде», шел к доске и говорил о развитии атаки на стороне ферзя в полной уверенности, что помогает тем самым студентам отработать технику сдачи экзамена. Или же говорил и< следующее: «А теперь давайте рассмотрим основные позиционные моменты, при которых противнику можно объявить мат», & студенты начинали шуметь, & в классе возникали проблемы с дисциплиной. И вскоре он потерял эту работу, но получил другую.
Х. К. и Р. Д. продолжали посещать семинары Френкеля. После них они обычно выходили во внутренний дворик кампуса, где в центре на постаменте возвышалась статуя пеликана, и Р. Д. начинал раздраженно расхаживать вокруг этой статуи. Х. К. все больше погружался в депрессию. Каждый день он к 9 утра отправлялся в Бодлианскую библиотеку при Оксфордском университете. В 1.00 возвращался в колледж на ленч, к 2.15 снова был в библиотеке. В 6.15 вечера возвращался в колледж, если на этот день был назначен семинар. Иногда он работал в нижнем зале, иногда заказывал какой-нибудь манускрипт и работал в Библиотеке герцога Хамфри.24 Ему больше не с кем было соревноваться.
Он устал от филологии, ему надоело выискивать следы деградации звуков в источниках древней письменности. Он хотел уехать туда, где язык еще не стал письменным. Хотел уехать туда, где каждое произнесенное слово умирало на устах.
И вот он прослышал о существовании какого-то странного племени молчунов в пустыне Кызылкум. Эти люди старались не допускать к себе чужаков, не позволяли никому ознакомиться с их языком, а любой член племени, повторивший хотя бы одно слово в присутствии чужеземца, наказывался смертью.
Х. К. провел кое-какие исследования и в результате пришел к поразительным выводам. Это племя упоминалось в четырех или пяти совершенно независимых друг от друга исторических источниках и, несомненно, являлось одним из древнейших кочевых племен, существующих на протяжении нескольких тысяч лет и успевших пройти за это время тысячи миль. И он решил отыскать это племя.
Семь лет он провел за изучением китайского, языков урало-алтайской группы, выучил также славянские и семитские языки и вот наконец счел себя достаточно подготовленным, чтобы отправиться в пустыню.
Добраться до Кызылкума оказалось непросто. Он хотел лететь через Москву, но ему отказали в визе. Он пробовал перебраться через границу из Ирана в Туркменистан, но его завернули обратно. Тогда он отправился в Афганистан & пытался пересечь границу с Узбекистаном, но его снова завернули обратно. Тогда он подумал, что будет проще поехать в Пакистан, оттуда попробовать перебраться через Памир в Таджикистан и уже затем как-то добраться до Кызылкума, но и из этого ничего не получилось.
И тогда он решил начать с другого конца. Теория его состояла в том, что загадочное племя за время своего существования прошло путь от Монгольского плато до пустыни Кызылкум, и он решил отправиться в Монголию.
Но начал с Китая, прибыл туда под видом простого туриста.
Х. К. специально приобрел туристическую путевку в группе, чтобы не вызвать подозрений. Тур включал экскурсию в Синьцзян, провинцию на крайнем северо-западе страны; он планировал оторваться от остальной группы в Урумчи и уже там перебраться через границу с Монголией. Но на второй день путешествия гид вдруг объявил, что экскурсия в Синьцзян отменяется, чтобы туристы могли сполна насладиться прославленными пейзажами, искусством и поэзией южного Китая.
И вот группа села в поезд, и они отправились в город на юге Китая. Все здания украшали огромные портреты председателя Мао. Ни у одного жителя города не было ни одного экземпляра книги «Сон в красном тереме». В этом городе вообще не было никаких книг, а если и были, то никто не говорил Х. К., где их можно найти. И проституток здесь тоже не было, и картин — тоже. По его словам, то было очень странное место, где все дети и подростки были похожи на мальчиков. И еще, люди, видимо, очень усердно и много работали, но при этом на поле за городом собирались целые толпы детей с родителями и занимались тем, что запускали воздушных змеев, и таких красивых змеев он прежде в жизни никогда не видел. Все они были ярко-красные, и на каждом красовался портрет председателя Мао и еще — два или три иероглифа с изречениями председателя Мао. Над этим полем постоянно дул ветер, и огненно-красные драконы послушно взлетали в небо, стоило только размотать бечевку.
Он уже начал думать, что ему никогда и на за что не найти загадочного племени молчунов, и куда теперь направиться — было совершенно непонятно. Ему страшно не хотелось возвращаться в Англию. Теперь, повернувшись к ней спиной, он чувствовал себя просто великолепно. И казалось, что если он обратится к ней лицом, то тут же станет камнем.
И вот он притворился, что заболел, и вся группа отправилась дальше без него.
Однажды он стоял и наблюдал за парящими над головой змеями, китайские иероглифы так и мелькали в воздухе. Письменный язык состоял из идеограмм, совместимых с многими устными формами слов, & он вдруг почувствовал, что люди говорят здесь, как им вздумается, что речь их не имеет ни малейшего отношения к языку и что письменный язык парит на змеях у них над головами. И тут он понял, что свободен наконец от филологии. И подумал: Почему это я должен искать затерянное неведомо где племя молчунов, может, они давно уже и не молчат, разговорились, пока я торчу здесь? Но что тогда ему делать?
Он продолжал наблюдать за змеями и людьми на поле и вдруг заметил среди них мальчика без змея. Ребенок подбегал то к одной группе, то к другой, но его везде отвергали. И вот он пробежал совсем близко от Х. К. Мальчик был весь в соплях и прыщах и совсем не походил на других детей из деревни. Х. К. что-то ему сказал, ребенок что-то ответил, но он не понял, что именно, очевидно, слова были произнесены на каком-то неизвестном диалекте. Он сказал ему что-то еще, и мальчик тоже что-то сказал, и тут Х. К. показалось, что он понимает отдельные слова. Очевидно, то были тюркские слова, произнесенные с характерной для китайцев интонацией. И тогда он сказал мальчику несколько слов по-турецки, потом попробовал заговорить по-каракалпакски, затем на киргизском и уйгурском, и ребенок смотрел на него с таким видом, точно все понимает. Тогда он спросил, где его родители, на что мальчик ответил, что семьи у него нет. И тогда Х. К. подумал, что этот ребенок принадлежит к какому-то тюркскому племени, обитающему
