Что бы с ней ни было и как бы ни называлась ее болезнь на языке медицинской науки, миссис Гэмп превосходно знала обратную дорогу и, достигнув дома Энтони Чезлвита и Сына, прилегла отдохнуть. Отдыхала она до семи часов вечера, после чего, уговорив бедного старика Чаффи лечь в постель, отправилась на свое новое место. Но прежде всего она зашла к себе на квартиру на Кинг-сгейт-стрит, где захватила узел с одеждой и шалями, какие могли понадобиться по ночному времени, а после того отправилась к «Быку» в Холборн, куда и прибыла в ту самую минуту, когда часы били восемь.
Войдя во двор, она остановилась, ибо и хозяин, и хозяйка, и старшая горничная – все вместе стояли в дверях и серьезно разговаривали с молодым человеком, который, по-видимому, или только что пришел, или собирался уходить. Первые слова, поразившие слух миссис Гэмп, явно относились к ее будущему пациенту; и так как всякой хорошей сиделке не мешает знать как можно больше о больном, на котором она собирается пробовать свое искусство, миссис Гэмп стала слушать просто из чувства долга.
– Так, значит, ему не лучше? – спросил молодой человек.
– Хуже! – сказал хозяин.
– Много хуже, – прибавила хозяйка.
– Ох, куда хуже! – откликнулась стоявшая позади горничная, делая большие глаза и покачивая головой.
– Бедняга! – сказал джентльмен. – Очень жаль это слышать. К несчастью, я совсем не знаю, есть ли у него друзья и родные и где они живут; знаю только, что не в Лондоне.
Хозяин поглядел на хозяйку; хозяйка поглядела на хозяина, а горничная заметила истерически, что «сколько она ни слыхала непонятных распоряжений и разных адресов (мало ли что бывает в гостинице), а такое непонятное слышит в первый раз».
– Дело в том, видите ли, я уже говорил вам это вчера, когда вы послали за мной, что я очень мало о ном знаю, – продолжал джентльмен. – Мы учились вместе, а после того я виделся с ним всего два раза. Оба раза я приезжал в Лондон на каникулы (всего на какую-нибудь неделю, из Вильтшира), а после того опять терял его из виду. Письмо с моей фамилией и адресом, которое вы нашли у него на столе и которое помогло вам разыскать меня, это, как вы сами увидите, мой ответ на его просьбу прийти к нему, посланную отсюда в первый же день болезни. Вот его письмо, можете посмотреть, если хотите.
Хозяин стал читать письмо, хозяйка глядела через его плечо. Горничная, стоя позади, разобрала издали кое-что и выдумала остальное, твердо уверовав во все это вместе, как в непреложную истину.
– Багажа у него очень мало, вы говорите? – заметил джентльмен, который был не кто иной, как наш старый приятель Джон Уэстлок.
– Один чемодан, – сказал хозяин, – да и в том почти ничего нет.
– Но все-таки несколько фунтов в кошельке найдется?
– Да. Кошелек запечатан и лежит в кассе. Я записал, сколько там; вы можете посмотреть, если желаете.
– Ну, вот что, – сказал Джон Уэстлок, – если, по словам доктора, болезнь должна идти своим порядком и сейчас ничего нельзя сделать, как только давать ему вовремя питье и ухаживать за ним возможно лучше, то больше, мне кажется, и говорить не о чем, пока он сам не сможет дать каких-нибудь указаний. Или, по- вашему, есть еще что-нибудь?
– Да н-нет, – отвечал хозяин, – разве только…
– Разве только – кто будет платить, верно? – сказал Джон.
– Что ж, – нерешительно начал хозяин, – это тоже было бы кстати.
– Само собой, кстати, – подхватила хозяйка.
– И прислугу тоже надо бы не забывать, – деликатным шепотом прибавила горничная.
– Это вполне резонно, я с этим согласен, – сказал Джон Уэстлок. – Во всяком случае, на первое время у вас есть кое-что наличными; а я с удовольствием берусь платить доктору и сиделкам.
– Ах! – воскликнула миссис Гэмп. – Сразу видно настоящего джентльмена!
Она выразила свое восхищение таким громким стоном, что все обернулись. Миссис Гэмп сочла нужным выступить вперед, с узлом в руках, и представиться.
– Ночная сиделка, – отрекомендовалась она, – с Кингсгейт-стрит; знакомая дневной сиделки, миссис Приг, тоже очень хорошей женщины. Как чувствует себя нынче вечером наш больной, бедняжка? А ежели ему все еще не лучше, то и этого надо было ожидать и ко всему приготовиться. Нам не в первый раз. Вот уже сколько лет, сударыня, – продолжала миссис Гэмн, приседая перед хозяйкой, – мы вдвоем с миссис Приг ходим за больными по очереди – одна ночью, другая днем. Мы уже приладились одна к другой; бывает, что и выходим больного, когда другие отказываются. И берем совсем недорого, сударь, – тут миссис Гэмп обратилась к Джону, – ежели принять в расчет, какая наша должность трудная. А была бы она легкая, то вы бы и платили сущие пустяки.
Считая свою тронную речь на этом законченной, миссис Гэмп присела перед каждым по очереди и выразила желание, чтобы ее проводили к месту службы. Горничная повела ее наверх по разным ходам и переходам и, наконец, указав на единственную дверь в конце галереи, сообщила, что это и есть та комната, где лежит больной. Сделав это, она поторопилась уйти со всей быстротой, на какую была способна.
Миссис Гэмп, вся запыхавшись оттого, что ей пришлось тащиться с большим узлом по множеству лестниц, пересекла галерею и постучалась в дверь, которую немедленно открыла миссис Приг, в чепце и шали, – ей явно не терпелось поскорей уйти. Миссис Приг была того же склада, что и миссис Гэмп, только не так толста; и голос у нее был погуще, скорее мужской. Кроме того, у нее росла бородка.
– А я уж было думала, что вы совсем не придете! – заметила миссис Приг с некоторым неудовольствием.
– Завтра вечером приду пораньше, – сказала миссис Гэмп, – честное слово! Надо же мне было за вещами сходить. – Она начала уже справляться знаками, как чувствует себя больной и не может ли он их подслушать (перед дверью стояли ширмы), когда миссис Приг сразу разрешила ее недоумения.
– О! – сказала она вслух, – он тихий, не соображает ничего. При нем что хочешь говори.
– Может, вам надо что-нибудь сказать мне перед уходом? – спросила миссис Гэмп, втаскивая узел в комнату и умильно глядя на свою товарку.
– Маринованная лососина очень хороша, – отвечала миссис Приг. – Могу особенно рекомендовать. Вот холодную говядину похвалить нельзя – отзывается конюшней. Напитки все ничего себе.
Миссис Гэмп выразила по этому поводу свое полное удовольствие.
– Лекарства и все остальное на комоде и на полке над камином, – отрывисто сообщила миссис Приг. – Последний раз он принял лекарство в семь часов. Кресло жестковато. Придется вам взять у него подушку.
Миссис Гэмп поблагодарила ее за эти сведения и, дружески пожелав ей спокойной ночи, распахнула дверь и держала ее открытой настежь все время, пока миссис Приг не скрылась из виду. Исполнив таким образом долг гостеприимства и благополучно проводив товарку, она закрыла дверь, заперла ее изнутри, подхватила узел и, обойдя ширмы кругом, вступила во владение комнатой больного.
– Не очень-то весело, но бывает и хуже, – заметила про себя миссис Гэмп. – Хорошо, что тут перила есть на случай пожара – вон сколько крыш с трубами, есть куда вылезти.
Из этих замечаний явствует, что миссис Гэмп смотрела в окно. Досыта налюбовавшись видом, она попробовала кресло и объявила с негодованием, что «кирпичи – и то мягче». После чего продолжала осматривать пузырьки с лекарством, стаканы, кружки и чашки и, удовлетворив свое любопытство на этот счет, развязала ленты чепца и, наконец, подошла к кровати взглянуть на больного.
Молодой человек, смуглый, недурной наружности, с длинными черными волосами, которые казались еще чернее от белизны простынь. Его глаза были не совсем закрыты, и он неустанно перекатывал голову по подушке из стороны в сторону, причем тело его оставалось почти неподвижным. Он не говорил ни, слова, но время от времени вскрикивал то с раздражением, то устало, то удивленно, и его голова – о тяжкие часы испытания! – лихорадочно металась по подушке, не зная ни минуты покоя.
Миссис Гэмп, угостившись понюшкой табаку, долго стояла и смотрела на больного, наклонив голову немножко набок, словно знаток, созерцающий сомнительное произведение искусства. Ей все неотвязнее вспоминалась одна страшная отрасль ее ремесла, и, наконец, не в силах справиться с привычным воспоминанием, она нагнулась и прижала к бокам больного его беспокойные руки, любопытствуя, как-то он будет выглядеть на смертном одре. Ей не терпелось придать его телу эту последнюю позу мраморного
