В прихожей зазвучали голоса, потом вошел Ральф, а следом за ним еще трое.
Несмотря на все мое волнение, я сразу же понял, кто из них Соломон Наполи. Двое других были просто бандитами, те же Бенни и Ральф, только получше одетые. А тот, который шел между ними, и был Соломоном Наполи.
Я невольно засмотрелся на него. Ростом он достигал не более полутора метров, и его голова едва доставала до плеча любому из тех парней, что прикрывали его с флангов. Он был одет в строгий костюм, будто собрался в оперу на премьеру. Но особенно поразила меня его голова, которая казалась слишком большой по сравнению с телом, но не настолько, чтобы выглядеть несоразмерно, а как раз в той мере, чтобы придавать ему импозантный, властный, внушительный вид. Необыкновенно благородная голова с густой шапкой волос, тяжеловатая челюсть, великолепные белые искусственные зубы, прямой, уверенный взгляд, приятный легкий загар. Ему было, пожалуй, около сорока. В целом он производил впечатление человека, постоянно поддерживающего себя в форме с помощью игры в мяч и вообще привыкшего относиться к себе с уважением.
И к тому же он улыбался! Он вошел, улыбаясь, как политический деятель, открывающий предвыборную кампанию, его зубы сверкали, в глазах светился живой интерес ко всему, что они видели, а походка была упруга и тверда. Его телохранители остановились в дверях, а он прошел к кровати и протянул руку, звонким голосом обращаясь к Эбби:
— Мисс Маккей! Как поживаете? Я был очень высокого мнения о вашем брате. Какое горе, какое горе.
Сквозь свое собственное оцепенение я заметил, что Эбби тоже была зачарована. Ее ладонь выскользнула из моей, она медленно встала, пожала его протянутую руку и неуверенно произнесла:
— Э… благодарю вас. Спасибо.
Он отключил ее, подключил меня. Мной полностью владело ощущение, что он проделывает именно это. Продолжая держать Эбби за руку, он взглянул мимо нее на меня, и его улыбка и взгляд полностью парализовали мою волю.
— А как наш больной?
— Вроде ничего,— пробормотал я.
— Хорошо. Хорошо.— Он выключил меня, подключил Эбби: — Дорогая моя, вы не могли бы посидеть в гостиной, всего несколько минут? Нам с Честером необходимо кое-что обсудить. Мы вас не задержим. Ральф!
— Здесь, босс,— отозвался Ральф, и его голос рассеял чары.
До этого момента я был абсолютно загипнотизирован Наполи, его обаянием, его магнетизмом, заполнявшим всю комнату. И до тех пор, пока Ральф не произнес: «Здесь, босс»,— я не помнил, кто этот человек на самом деле. Соломон Наполи. Гангстер.
А я должен был бы это помнить. Ради себя самого я должен был это помнить.
Ножиданно я испугался вдвое сильнее, чем раньше. Если бы он оказался обыкновенным бандитом с сигарой в зубах, если бы он принялся угрожать мне, конечно, я боялся бы, но я хотя бы понимал его, хотя бы точно знал, с кем имею дело. А так… Я вспомнил, что и Сид Фалько нисколько не был похож на гангстера, и это как раз и казалось самым страшным. А теперь передо мной был босс Сида. Супер-Сид.
Я снова натянул одеяло до подбородка и стал ждать, что будет дальше.
Ральф проводил Эбби из комнаты (прежде чем покинуть меня, она оглянулась с обеспокоенным видом), и я остался совсем один в бассейне с крокодилами. Кто-то из бандитов поставил стул рядом с кроватью, Соломон Наполи сел, и все закрутилось.
— Я полагаю, ты легко отделался, Честер,— сказал он.
В его улыбке сквозило сочувствие, но я не очень-то ему верил.
— Думаю, да,— осторожно согласился я.
Он спросил:
— Кто бы мог в тебя стрелять, Честер? — Теперь в его улыбке ясно читалось желание помочь мне.
Я не поддавался.
— Я думаю, люди, на которых работал Томми.
— Зачем бы им это делать? — с вежливым любопытством осведомился он.
Я покачал головой.
— Я не знаю. Возможно, они думают, что я имел какое-то отношение к убийству Томми.
Может ли улыбка быть угрожающей? Может ли она превратиться в сверкающий оскал, как будто вас вот-вот укусят? Наполи откинулся на спинку стула. Выражение его лица снова изменилось, и он сказал:
— Честер, я очень занятой человек. Я должен быть в Музее современных искусств через…— он взглянул на часы,— сорок минут, на собрании совета попечителей. Пожалуйста, прими как должное, что мы уже знаем о твоей роли, о роли Фрэнка, и никакая невинная ложь с широко открытыми глазами ничего не изменит. Есть несколько деталей, которые я хотел бы от тебя узнать, после чего я обещаю, что ты не будешь считать меня неразумным человеком. Ты знаешь, что люди Дробла за тобой охотятся, и не требуется большого ума, чтобы понять: под моим крылом для тебя в данный момент самое безопасное место.
Я закрыл глаза.
— Что ж, стреляйте,— предложил я.— Я в самом деле больше не могу.
И мне казалось, что я действительно так думаю.
Ничего не произошло. Я лежал на спине, голова на подушке, глаза закрыты, руки сложены на груди — можно сказать, уже приготовился,— но абсолютно ничего не произошло.
Что ж, следующий ход зависел не от меня. Я свое слово сказал.
Наполи произнес:
— Честер, ты меня не впечатляешь.
Я продолжал лежать, по-прежнему не открывая глаз. На секунду мной овладело безразличие полного отчаяния, но оно уже отступало под напором неистребимой любви к жизни, и я чувствовал, что снова начинаю нервничать. Теперь оставаться отчаявшимся было уже делом техники. Но все равно я не мог пока придумать ничего другого.
В голосе Наполи наконец прорвалось раздражение. Он сказал:
— Это нелепо. У меня тридцать пять минут, чтобы добраться… Честер, я вовсе не обязан возиться с тобой. А я даю тебе шанс.
— Шанс? — повторил я, все еще не открывая глаз, потому что знал, что если я буду его видеть, то не смогу говорить. С закрытыми глазами — это все равно что разговаривать по телефону, а по телефону я могу говорить с кем угодно. Поэтому, оставив глаза закрытыми, я воскликнул: — Вы
— Минутку…
— Нет!
К этому моменту я уже метался по кровати, размахивая руками, но глаза продолжал держать плотно закрытыми.
— С тех самых пор, как убили Томми,— орал я,— один чертов дурак за другим приходит за мной с пистолетом. Меня никто и не спрашивает. Все знают так чертовски много, зачем им меня спрашивать, все ведь такие чертовски умные. Сначала эти комики в гараже, потом Эбби, потом тот, который стрелял в меня, теперь вот вы. Да вы все понятия не имеете, что вы делаете! Но вы все такие чертовски самоуверенные, знаете…
— Говори тише!
— Черта с два! С меня хватит! Я…
И тут я замолк, потому что мой рот был зажат чьей-то рукой, и я больше не мог говорить. Рука зажимала также и мой нос, и я больше не мог дышать. Мои глаза открылись.
Надо мной стоял один из приехавших с Наполи бандитов. Его рука упиралась в мое лицо. Он слегка наклонился, вдавливая мою голову в подушку. Я моргнул и взглянул поверх его пальцев на Наполи.
