18
Мои руки кого-то обнимали — теплого, мягкого, от кого пахло терпко и приятно. Женщину.
Женщину? Я распахнул глаза, и оказалось, что я не вижу ничего, кроме массы перепутанных светлых волос. Я поморгал, зарывшись лицом в эти волосы. Теплое женское тело уютно прижималось ко мне. На секунду я испугался, не понимая, где я. Потом все вспомнил.
Я, должно быть, пошевелился, сам того не заметив, потому что вдруг вся эта копна волос приподнялась, и в трех дюймах от моего лица оказались два широко открытых голубых глаза. Я моргнул. Они тоже моргнули.
— Доброе утро,— сказал я.
Эбби подпрыгнула на целый метр, вырвалась из моих объятий и замерла, прикрывшись одеялом и оторопело уставившись на меня.
Я напомнил:
— Эбби, это была твоя идея. Вчера вечером ты не видела в ней ничего особенного.
— Чет? — спросила она, как бы желая удостовериться, что это действительно я. Кажется, она тоже начинала вспоминать.
— Это я,— подтвердил я.
Она потрясла головой, взъерошила волосы, потерла лицо ладонями.
— Уф! — сказала она.— Хорошо я спала!
— И я тоже,— поддакнул я.
Она улыбнулась мне.
— Это оказалось довольно мило. Вместе, вот так.
— Надо будет как-нибудь это повторить,— заметил я.— Когда я немного окрепну.
Ее улыбка стала лукавой.
— Наверное, это было бы занятно,— предположила она.
Я протянул руку и дотронулся до ее бока, между трусиками и бюстгальтером.
— Наверное.
Она оттолкнула мою руку и выбралась из постели.
— Ты не должен себя перевозбуждать. Ты еще болен.
— Разве
— Я оденусь. Отвернись, что ли. Как ты себя чувствуешь сегодня?
— Абсолютно исцеленным.
Она надела халат.
— Да? А что именно ты чувствуешь?
Это был на редкость неинтересный халат: бледно-голубой, махровый, с бледно-голубым махровым поясом. Но я не стал его разглядывать, а постарался представить себе то, что было под ним, и ответил:
— Я страшно голоден.
— Это хороший признак.
Она взяла часы, завела их, застегнула на запястье и взглянула на циферблат.
— Мне надо торопиться. Как лучше приготовить яйца?
— Яичницу. А кофе черный.
— Чай.
— С утра?
— Притворимся, будто ты англичанин.
Она подошла к двери и постучала, и через минуту Ральф ее выпустил. Потом он заглянул в комнату и решил оставить дверь открытой.
Вскоре Эбби вернулась с подносом, и, пока я ел, она одевалась. Удивительно, что я не проткнул себе щеку вилкой. Одевшись, она унесла поднос, вернулась в своей оранжевой шубке и сказала:
— Я иду на похороны. Наверное, это ужасно — прийти вот так одетой? Но это все, что у меня есть.
— Ты прекрасно выглядишь,— сказал я.
— Правда? Спасибо.
Она улыбнулась и сразу же нахмурилась.
— На похоронах не полагается прекрасно выглядеть.
— Не беспокойся — жаловаться никто не будет.
— Ты такие милые вещи говоришь,— сказала она.— Пока.
— Пока.
Она ушла. Вошел Ральф, чтобы помочь мне сходить в ванную. Он был угрюм и скучен, а когда уложил меня обратно в постель, спросил, играю ли я в кункен, с таким обреченным видом, как будто был уверен, что я отвечу «нет». Однако он тут же воспрянул духом, когда я сказал «да», принес колоду карт, карандаш и блокнот для записи очков, и мы начали.
Спустя час с четвертью — игра шла по одной десятой цента за очко,— я стал богаче на тринадцать долларов, а Ральф снова выглядел угрюмо, хотя, правда, не скучно. И тут мы услышали звук, который ни с чем не могли бы спутать: звук, который издает ключ, поворачиваемый в замке. Ральф вскочил на ноги. Откуда-то из-под его одежды магически возник пистолет и оказался в его руке.
Я было начал:
— Это Эб…
Он отчаянно махнул на меня пистолетом, чтобы я умолк, и прошептал:
— Я велел ей позвонить.
Мы услышали, как открылась дверь. Ральф указал на чулан, приложил палец к губам. Я кивнул. В мгновение ока он очутился в чулане и прикрыл за собой дверь, но не слишком плотно.
Карты были разложены на кункен. Я услышал, как закрылась дверь в холле, схватил карты и поднял их левой рукой, не отрывая взгляда от двери и держа колоду перед собой, как герои в фильмах про вампиров держат распятие.
Кто-то ходил по квартире. У меня зачесалась голова под повязкой.
На пороге появился детектив Голдерман. Секунду он еще продолжал смотреть назад, в гостиную. Потом заглянул в спальню, без всякого интереса, как будто был уверен, что она пуста. И тут его взгляд наткнулся на меня. Он вытащил руки из карманов, перешагнул через порог, сдвинул шляпу на затылок и произнес:
— Ты?
— Привет,— сказал я. И приветственно помахал колодой карт.
19
— Куда ни придешь, везде ты.
Он вошел в комнату, посмотрел в одну сторону, в другую. К чулану он внимания не проявил.
— Пожалуй, вы правы,— согласился я.
Я волновался, наверное, сильнее, чем в те минуты, пока думал, что, может быть, кто-то пришел убить меня. По крайней мере, убийца не стал бы мучить меня вопросами, а детектив Голдерман, похоже, собирался заняться именно этим.
Он сразу и начал, не теряя даром времени. Подошел к кровати, посмотрел на нее и спросил:
— Играешь в солитер на деньги?
Я тоже посмотрел. Смятые банкноты, стопки четвертаков, мелочь, разбросанная по одеялу.
